Королева войны

Крес Феликс В.

Хайна отдала короткий приказ, и все кони снова пошли галопом, но лишь ненадолго. Из-за находившегося неподалеку поворота дороги появился конный отряд. Хайна сразу же узнала цвета отряда Дома. Во главе его, рядом с командиром, в сопровождении двоих с красными флажками на длинных древках ехали две женщины, одна в одежде телохранительницы, другая в военном платье, на огромном покрытом доспехами коне, улыбающаяся, с большим щитом на боку. Она волокла по земле треугольный белый флаг тысячника Армектанского легиона. При виде гвардейцев княгини она издала дикий возглас и с усилием заставила большое животное, которое едва могла обхватить ногами, перейти на рысь. Командир отряда крикнул что-то назад. Отряд остановился.

Вне себя от счастья, Анесса проехала между расступающимися гвардейцами и остановила коня перед Эзеной. Она хотела что-то сказать, но лишь выставила перед собой флаг, который забрала с того места, где отряды Малого Штандарта смели свиту тысячника

конницы. Княгиня почувствовала, как теплеет у нее в груди, и двинулась вперед. Она коснулась щеки Анессы пальцами в знак того, что прощает ей бегство из лагеря, и двинулась прямо к своим солдатам. Под радостные возгласы она въехала в расступающийся строй, стараясь хотя бы на мгновение коснуться взглядом каждого лица, которое видела под краем шлема или поднятым забралом.

Йокес появился в лагере лишь вечером следующего дня. На опушке и возле самого леса он оставил большую часть своего войска, которое должно было следить за все сильнее укрепляемым лагерем имперских. Два легких отряда получили специальное задание отрезать врага от мира — теперь они играли в прятки с армектанскими конными полулегионами, заново сформированными из разбитых. Их было не слишком много… Комендант войск княгини привез точные данные о масштабах одержанной победы. На поле боя полегло больше тысячи конных лучников и еще столько же пехоты, считая тяжелораненых, которые попали в плен. Йокес, не опасаясь всерьез ошибиться, оценил, что в лагере имперских раненых без малого столько же. Погибли четыре подсотника, трое сотников и тысячник; два тяжелораненых сотника и надсотник попали в плен. Эзена не могла поверить, когда узнала размеры собственных потерь. Войска Сей Айе потеряли тридцать два человека погибшими и сто сорок три ранеными — в большинстве своем солдат, которые пострадали от стрел. У одного из стрелков в руках и ногах оказалось целых семь дыр от наконечников, которые, падая с неба, пробили кольчугу и, потеряв силу, вонзились в тело, к счастью, неглубоко. Кроме того, погибли двое рыцарей из отрядов подкрепления, несколько оруженосцев и арбалетчиков. Раны от стрел, хотя и болезненные, по большей части не были опасны для жизни и даже для здоровья; Йокес полагал, что уже вскоре подавляющее большинство раненых вернется в строй. Контуженных и слегка поцарапанных стрелами, которым не пришлось покидать свои отряды, в число потерь не включали. Самой большой, возможно, проблемой были покалеченные и раненые лошади, но в бою было захвачено около четырехсот прекрасных армектанских степных коней, точно так же обученных для езды в строю. Так что лошадей стрелков было чем заменить.

Несущие известие о победе гонцы разъезжались во все стороны света.

38

Тереза ощущала себя армектанкой — и никем больше. Вся ее жизнь была связана только с Армектом и ни с чем другим. Она с трудом могла вспомнить название деревни, в которой появилась на свет. Родителей уже не было в живых, так что она давно не посылала им денег, братья и сестры обзавелись собственными семьями… Во время последнего набора она взяла к себе в легион племянника, парня, который по-настоящему хорошо стрелял из лука и ни в каких протекциях не нуждался. Правда, за рекрутами она специально послала в свою деревню, хотя та находилась столь далеко, что если бы не жившая там родня, ей никогда не пришло бы в голову выбирать себе там солдат… Вот и вся «семейственность». Ее ничто не связывало ни с родной деревней, ни с каким-либо городом, хотя служить ей довелось во всех концах Армекта. Лучшие воспоминания у нее остались о маленьком форпосте на севере, где она получила офицерское звание, а потом, когда разразилась настоящая война, какой никогда там прежде не видели, под командованием превосходного командира, коменданта Р. В. Амбегена, снискала себе военную славу, сражаясь с тысячами алерцев. Вторым счастливым периодом ее жизни были годы, проведенные в Акалии. Постепенно она начинала считать этот необычный город своим. Мой город. Она наверняка могла бы так сказать, имея в виду нечто большее, чем просто город, где стоял ее гарнизон.

Новый командир Акалийского легиона не нуждался в ее присмотре, а тем более помощи, выводя в поле свои войска. Поехала она не за этим. Она поехала попрощаться с Акалией, ибо отправлялась на войну и могла с нее не вернуться. А кроме того, она хотела еще раз попросить свой город о помощи. Она отправлялась на войну, ее солдаты были голодны, и ей было все равно, что говорит имперский закон о финансировании гарнизонов.

Предупрежденный о прибытии командующей тысячник — еще недавно надсотник, ее заместитель, — приготовил бывшему коменданту гарнизона прием, о котором она даже не мечтала. В течение нескольких последних недель она не раз бывала в городе, решая бесчисленные вопросы, посещала гарнизон, но это были короткие рабочие визиты — и снова скачка верхом. Теперь она приехала несколько иначе, все в том же бело-черном мундире акалийской тысячницы, но с многочисленным сопровождением. За спиной у нее была десятка ее собственных конников — естественно, из гарнизона Акалии, поскольку именно этот легион она попросила ее сопровождать, а рядом двое гонцов и несколько командиров среднего ранга.

У ворот города ее приветствовала шеренга пехоты в полном боевом снаряжении.

Не слишком склонная к переживаниям командующая армией чувствовала комок в горле. Сам командир легиона выдвинулся верхом перед строем, отдал ей честь и присоединился к офицерам сопровождения, отведя коня назад так, чтобы все знали, кто настоящий хозяин в Акалии. Она ехала в гарнизон, видя по правую руку от себя длинный ряд солдат, по левую же — толпы горожан, которым она много лет обеспечивала безопасность на улицах. Военная тайна оставалась в силе, но все уже знали, что акалийский гарнизон отправляется на войну, что начинается какая-то кампания. За спинами людей виднелись прибитые ко многим ставням и дверям домов листовки, содержание которых сочинила она сама. Несколько таких пергаментов она позавчера прислала в Акалию — а теперь они были повсюду. Кто-то велел их переписать, оплатив расходы, в том числе и за срочность.

Солдаты, мимо которых она проезжала, по команде двигались следом за своей тысячницей, умело формируя строй из троек и держась ближе к домам по правой стороне улицы, поскольку левую заполонили горожане. Вскоре офицерская свита Терезы уже перемещалась во главе все растущей толпы, состоявшей как из дисциплинированных отрядов войска, так и беспорядочных масс простонародья. Самый короткий путь от городских ворот до казарм гарнизона не проходил через рыночную площадь, но ряды легионеров и горожан выстроились так, что надтысячница поняла — от нее ждут, что она подъедет к ратуше. Ни о чем не спрашивая, она поехала в ту сторону. Уже издалека она увидела заполнившие площадь толпы, перед ратушей же — нескольких членов совета, окруживших бургомистра. Явился даже воевода — человек, с которым она постоянно была на ножах, поскольку, как представитель Кирлана, он редко соглашался с военным комендантом округа, для которой имело значение лишь благо ее гарнизона. Она уже догадывалась, что все это значит, и не знала, сумеет ли достойно принять вызов. Оказавшись на рынке, она даже не знала, сойти ли ей с коня, или лучше, чтобы все хорошо видели ее, сидящую в солдатском седле. Раздался звук трубы, и шум толпы утих. Городской герольд, человек с могучим голосом, в полной тишине прочитал текст присланного ею воззвания — возможно, несколько жесткий, сухой и немногословный. Хорошо получились лишь слова благодарности жителям Акалиии и их представителей в ратуше; все остальное выглядело скорее требованиями, нежели просьбами. Привыкнув отдавать приказы и постоянно принимая неоспоримые решения, она вообще не умела о чем-либо просить — и поняла это перед лицом тысяч собравшихся на большой площади людей.

Герольд закончил читать воззвание. Отряд местных слуг, собранный когда-то по ее просьбе (просьбе? а может быть, требованию?), отошел в сторону, открыв проход на одну из ведущих к рынку улиц. Там стояли повозки Акалийского легиона, а за ними другие — открытые и закрытые, с деревянными или полотняными крышами, часто совершенно не похожие на те, что использовались в военных обозах. Нескончаемый ряд повозок, перемежающийся четверками вьючных животных; неровная змея, конец которой исчезал где-то в глубине города. Поочередно повозки, запряженные волами и лошадьми, тяжело трогались с места. Колеса глухо стучали по булыжникам, скрипели ящики с грузом. Толпа расступалась, пропуская неуклюжие экипажи.

Герольд читал теперь воззвание бургомистра, составленное от имени всех жителей города. Акалийцы снабдили своих легионеров предусмотренными уставом запасами еды и предоставили им второй резервный обоз. Кроме того, они обязывались посылать войску ежедневно, до завершения кампании, одну повозку с едой, пивом и водкой, кормом для животных и перевязочными материалами. Акалия согласилась принимать и лечить за собственный счет раненых солдат легиона. Тереза получила все, о чем просила, — и еще столько же.

Герольд закончил читать, тяжело нагруженные повозки грохотали, направляясь к городским воротам. Тереза не могла больше сидеть в седле. Она спрыгнула с коня, глубоко вздохнула и гневным жестом провела рукой по лицу. Еще раз вздохнув, она быстро подошла к бургомистру и обняла его — крепко, по-солдатски, на глазах радостных акалийцев. Послышались одобрительные возгласы, сразу же откуда-то донеслась музыка, городская стража освободила место для тележек с большими пивными бочками, из которых тут же выбили затычки. На бочки вскакивали жонглеры, появились странно одетые акробаты на ходулях. Горожане, демонстрируя постыдное отсутствие дисциплины, бросились к рядам солдат и начали с ними брататься, перекашивая шлемы на головах воинов, вынуждая их перекладывать из руки в руку щиты и топоры. Офицеры из окружения Терезы по образцу своего командира сердечно обнимали членов городского совета. Тереза протянула руку воеводе и кивнула ему в знак благодарности.