Королева
Шрифт:
Не только мне, но и Сесилу приходилось напрягать все силы, чтобы выдержать заданный королевой темп. Мы с ним оба испытали большое облегчение — ведь Роберта хоть и вернули ко двору, но не встретили с распростертыми объятиями. Впрочем, королева все же снова стала оказывать Дадли всяческие милости. Но вот оставаться с ним наедине она избегала, словно Роберт заразился оспой.
По утрам Елизавета поднималась рано и отправлялась на короткую прогулку. Фрейлинам приходилось догонять ее резвым шагом, а я после такого променада вообще дышала с трудом. Затем мы вдвоем с ее величеством скромно завтракали в ее личных покоях, —
— Взгляни на это, Кэт! Нет, ты только посмотри! — с такими возгласами однажды зимним вечером Елизавета вбежала в мою гостиную, где я на досуге делала свои записи. И бросила передо мной (прямо поверх страницы этой повести о моей жизни) официальное обращение парламента, содержащее просьбу как можно скорее выйти замуж, дабы обеспечить надлежащее наследование престола. — Да как они смеют? — гневно спросила королева, тыча указательным пальцем в строчки документа, так что даже крышка материнского перстня приоткрылась и болталась туда-сюда, пока Елизавета снова ее не защелкнула.
— Смеют, — ответила я, — потому что их долг — давать вам советы. К тому же парламент весьма опасается страшных потрясений, если не будет законного наследника трона Тюдоров.
— Думаешь, я сама этого не понимаю? — Елизавета стала расхаживать по комнате, ее юбки шуршали и раздувались.
Поскольку королева была на ногах, я тоже попыталась подняться из-за стола.
— Ах, Кэт, сиди, пожалуйста, когда я врываюсь в твои покои. Раз ты не возмущаешься, значит ли это, что ты на их стороне?
— Только с государственной точки зрения. Сердцем я хорошо понимаю ваши чувства и страхи.
— Ну, если так, тогда ты одна такая! Назови же мне — назови те причины, по которым я никогда не выйду замуж, сколько бы парламент ни направлял мне обращений, хоть сейчас, хоть в будущем.
Я отложила перо, откинулась на спинку стула и заговорила:
— Во-первых, потому, что вы видели, как женщины — даже королевы — умирают при родах.
— Принимается. Моему королевствуя необходима не меньше, чем мне — оно и мой народ. Я останусь девственницей и буду повенчана только со своим народом. Во-вторых, — продолжала она, словно я недостаточно быстро ответила на ее вопрос, — при совокуплении мужчина подчиняет себе женщину. Не сомневаюсь, что мужчинам нравится быть сверху во всех смыслах, а я этого не потерплю. А потом, получив удовольствие, они начинают поглядывать в другую сторону. Станешь возражать?
— Не могу отрицать этого, если говорить о вашем отце. Однако…
— Однако что? Разве ты сама не рассказывала мне о том, что твой отец не желал даже предположить, что его вторая, более молодая жена, возможно, расправилась с твоей матерью?
— Это так, но я думала о своем муже. Джон…
— Таких, как твой господин, очень мало. Вот если бы я встретила такого — сильного духом, но и не мешающего мне исполнять свой долг… такого, кто стал бы меня лелеять, а не пытаться то погонять, то дергать за узду… А правда, удивительно, что и Джон, и Робин так ловко управляются
Я поразилась такой быстрой смене темы. С тех пор как Роберт Дадли был возвращен ко двору, Елизавета почти не упоминала при мне его имени. Она тряхнула головой, словно прогоняя непрошеные мысли, и продолжила говорить, расхаживая по комнате:
— Кроме потери власти и права распоряжаться собой, брак, как я убедилась, доставляет горести и в другом отношении. Сестра моя любила короля Филиппа всем сердцем, а ему не терпелось наградить ее ребенком только ради того, чтобы поскорее вернуться в Испанию к любовнице. Наверное, все короли и принцы такие же.
Теперь Елизавета кружила возле моего стола, оживленно жестикулируя.
— Ты была права — мой зять Филипп хотел соблазнить меня в тот день, когда мы с ним познакомились, и оглядывал меня, будто кобылицу на рынке. Что еще хуже — несчастная Мария перевернулась бы в гробу, если бы узнала о том, что он так скоро после ее смерти стал добиваться моей руки. Политический союз, необходимый для короля и королевы, — вот что такое брак.
— Дорогая моя, — смогла наконец я вставить слово, — мне грустно слышать, что вы говорите такие печальные вещи.
— Скорее я называю вещи своими именами, Кэт. Я хочу править страной самостоятельно. Только так я смогу чувствовать себя спокойно. Робин считает, что это ты настраиваешь меня против него, и потому я благосклонна к нему на людях, а когда нет посторонних, становлюсь холодна. Я пыталась объяснить ему, что дело вовсе не в этом, что я поступаю по своей воле и не собираюсь выходить замуж. Ну, ладно, сказано уже достаточно.
Елизавета протянула руку через мое плечо, забрала парламентскую петицию и разорвала ее пополам.
Рассказывая о напряженнейшем, изматывающем рабочем дне королевы, я добавлю, что во второй половине дня и по вечерам Елизавета принимала представителей иностранных государств, беседуя с ними на общепринятой латыни или же на их родном языке. Не раз и не два я видела, как отвисали челюсти у иноземных послов, когда они с невольным восхищением вглядывались в молодую стройную королеву. Кроме того, она выкраивала время для игры на лютне, чего не делала уже давным-давно, или садилась за клавесин. Елизавета доводила себя до изнеможения, и я понимала почему. Как же я изумилась, когда она объявила, что собирается пожаловать Роберту Дадли титул графа Уорика — титул, которого был лишен его отец. Она добавила, что приглашает всех желающих присутствовать при подписании указа в ее официальном приемном кабинете.
— Что это она задумала? — спросил у нас с Джоном Сесил sotto voce [80] , пока остальные собирались и перешептывались, а королева уже заняла место за столом, передвинутом по ее распоряжению на середину кабинета.
Роберт, нарядившийся в изысканный бархатный дублет переливчато-синего цвета и чулки, стоял рядом с ней, надувшись, словно только что заполучил целое королевство.
— Мы в таком же недоумении, как и вы, — ответила я Сесилу.
80
Тихим голосом, потихоньку (итал.).