Королевская аллея
Шрифт:
Губы брюнетки мерцают вишнево-красным. Локоны блондинки подрагивают при каждом шаге. До чего же хороши обе Дочери Рейна! Приближались они на высоких пробковых платформах. Оскар Зимер, казалось, тоже был очарован — и поклонился им.
— Добрый день, — пожелала нимфа Фруктовые Губки.
Из-за ее белозубой улыбки, из-за аромата поцелуя, явственно ощутимого, обоим служащим на рецепции хотелось, чтобы это радостное приветствие прозвучало еще много-много раз (и удлинилось за счет дальнейших приятных неожиданностей). Но им пришлось обратить свой слух к другому, светловолосому чуду.
— Мейстерзингеры, Сад Клингзора{44}, Валькирии и Тристан, — объявляет Светловолосая.
— Лоэнгрин
— Кое-что только в отрывках.
Обеих хотелось бы слушать часами.
Господин Фридеман, выглядывающий из-за спины шефа, думает, что может без опасений наслаждаться этими круглыми щечками, грациозными шейками и безупречной кожей в вырезах декольте.
— Чем мы могли бы с радостью услужить юным дамам? — Оскар Зимер, наклонившись вперед, выпрастывает из-под форменного рукава манжет рубашки.
— Всё как вы заказывали, — летние прелестницы переглядываются, будто ища друг у друга поддержки. — Через фирму «Бунке» (даже само это имя преображается в их устах в сладостное обещание) заказ поступил к нам. Правда, Риенци имеется только на шеллаке. Но мы не думаем, что Мастер склонит свой слух к ранним произведениям Мастера. В Риенци еще нет этого Растекающегося, этого ухода по дуге в Космос, этого мерцающего замирания в Бесконечности, этого колыбельного раскачивания и опьянения высочайшим блаженством, которые уже в Тангейзере освобождают нас от всех жизненных шлаков.
— Прелюдия, дорогая Регина, никогда и не может достичь достаточной протяженности.
— Улететь прочь…
— Воткать себя в…
— К высочайшему наслаждению.
Маленький господин Фридеман теперь полностью положился на шефа. Зимер сегодня кажется особенно стройным.
— Конечно, — откашлялся он, — нам всем хочется чего-то прекрасного. Но чем конкретно мы могли бы вам помочь?
Теперь, после того как пенной волной их обеих выбросило из юного летнего дня на этот берег благосклонно-требовательного ожидания, темноволосое существо приняло обиженный и надменный вид: видимо, полагая, что ему не воздали — с достаточной чуткостью — должное. Непроницаемо-капризное дитя, с которым, вероятно, лучше не красть вместе лошадей… Блондинка же, напротив, чувствует себя как дома на нашей земле со всеми ее опасностями:
— Это для гостя. Главным образом Вагнер. Немножко Малера. Наш магазин пластинок получил заказ через фирму «Бунке». Проигрыватель, думаю, вам уже доставили… Или он не приедет?
Более разочарованную и вместе с тем уничижительную гримасу, чем та, которую скорчила в этот момент брюнетка, едва ли можно вообразить.
— Так он не приедет? — Она, казалось, хотела испепелить взглядом служащих на рецепции и потом удалиться, ступая по их пеплу.
— Кто?
— Гость.
О грозящем визите генерал-фельдмаршала красавицы вряд ли знают. Значит, для Дюссельдорфа — и для этого времени — речь может идти лишь об одном госте. Неужели весь город из-за него встал с ног на голову? Во всяком случае, билеты в Шумановский зал уже распроданы. Всего лишь через день после того, как было вывешено объявление, ненужные теперь плакаты заклеили другими сообщениями и рекламой.
— Приедет, приедет, — успокоил их господин Зимер.
Дамы взгромоздили свою корзину на стойку:
— Всё ведь известно. Когда он неважно себя чувствует, его укрепляют Мейстерзингеры. Когда самочувствие идет на поправку, его еще больше взбадривает малеровская симфония «Воскресение»{46}. Мы собрали в магазине всё, что нашлось. Проследили, конечно, чтобы не попалось никаких дирижерских работ Клеменса Крауса{47} и Вильгельма Фуртвенглера{48}. Они ведь были причастны… Вместо них — Тосканини.
— На мой вкус, он несколько резковат в подходе к музыкальным произведениям.
— Но прежде всего, конечно, Бруно Вальтер{49} — друг Мастера на чужбине, во всех трудных ситуациях. Благодаря своей врожденной чуткости он бесподобен,
— Вот как? Да, думаю, это подойдет, — согласился Зимер с любительницами музыки. И Фридеман тоже удовлетворенно кивнул.
— Колумбийский симфонический оркестр!
— И еще у нас к вам просьба, — сказала нимфа Вишневые Губки, снова сменившая гнев на милость. — Вы уж походатайствуйте перед ним, если представится такая возможность, чтобы он подписал конверты с пластинками. Мы хотим сохранить их для себя. И обязательно — чтобы среди них было малеровское Adagietto, которым дирижирует Вальтер, с его подписью: о б'oльшем ведь и мечтать нельзя…
— …если ты любишь искусство, — дополнила фразу светловолосая фея грампластинок.
— Мы очень постараемся. — Обоим мужчинам вдруг захотелось пожелать себе, чтобы две распространительницы музыки — помимо того, что они регулярно летают в страну музыкальных чудес, — хоть иногда ходили бы купаться на пляж, весело бежали бы сквозь заросли камыша к берегу Унтербахского озера, а молодые люди в это время брызгали бы на них водой…
Господин Фридеман, щелкнув пальцами, подозвал к себе мальчика-лифтера: «Отнеси это в Президентские апартаменты». После того как лифтер помогал переправить наверх громоздкий проигрыватель фирмы «Бунке», для него не составило ни малейшего труда отнести в бельэтаж еще и корзину со звуковыми мирами. Макс выбрал путь по лестнице.
— Вы ведь имеете право находиться поблизости от него!
— Не забудьте попросить его расписаться. Неважно, что это пластинки, а не книги.
— Мы ведь живем именно в музыке.
Стойка рецепции опустела. Только портье еще насладился удовольствием пропустить мимо себя два летучих аромата, в полоску и в горошек.
Звуконепроницаемые двери, Тангейзер, электрическое одеяло, пачки писчей бумаги наилучшего качества — на случай, если в отеле родится зачин новеллы, какое-нибудь историческое сообщение или даже начало романа, — всё уже приготовлено. Не хватает теперь только тех, кто этим воспользуется.
— Я уже работаю с дыроколом.
Русский осколок в щеке Оскара Зимера вызывает сильный зуд и, видимо, движется к уху. Только не чесать! Со времен сотворения мира расчесывание еще никому не помогло. Главный гость будет доволен апартаментами. Помимо замечательно затемняемой спальни, к ним относятся большой и более интимный салон. Директор Мерк специально распорядился, чтобы в случае, если возникнет такой вопрос, спрошенный, немного гнусавя (маскируя тем самым свою ложь), ответил: мол, апартаменты получили название в честь президента Хойса. Упоминания рейхспрезидента фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга, который однажды переночевал там и в честь которого, собственно, апартаменты и были названы, лучше, по возможности, избегать. Всё, что намекает на гибель Веймарской республики и, значит, на Гинденбурга (тогда уже старика), назначившего небезызвестного богемского ефрейтора рейхсканцлером, может расстроить именитого гостя, который в результате этой акции вынужден был покинуть родину почти на двадцать лет… Итак, обновленные «апартаменты Хойса» предлагают всяческий комфорт: бар, белый телефонный аппарат, биде и, чтобы можно было глотнуть свежего воздуха, — стеклянные двери, выходящие на балюстраду. Другие апартаменты названы в честь ближайших или более отдаленных дворцовых комплексов: Бенрат, Егерхоф, Аугустусбург. Супруги будут спать раздельно, но стена к стене. Правда, в «Бенрате» только один маленький салон. Однако и там супруга писателя — которая, по слухам, ведет все дела и исполняет функцию председателя семейного совета — сможет в любое время принимать посетителей, диктовать письма, отдыхать в шезлонге. Поскольку эта дама, происходящая из богатой еврейской семьи, в годы изгнания занималась почти исключительно тем, что обустраивалась на различных виллах — и на протяжении многих лет вместе со своими родными даже жила по соседству от Альберта Эйнштейна, — директор отеля «Брайденбахер хоф» решил, по крайней мере, облагородить декор апартаментов «Бенрат». Пожелтевшие гравюры с пастушескими идиллиями были заменены на более соответствующие моменту писанные маслом картины, изображающие дворец в стиле рококо пред воротами Дюссельдорфа{50}. Этим давно уже стоило озаботиться.