Королевская книга
Шрифт:
Я встала:
— Пойду я, Санек.
— Не понял, ты что, отказываешься? — закричал он мне вслед.
Я не оборачиваясь, махнула рукой, как Лайза Минелли в финале фильма «Кабаре».
— Она еще выеживается! — заорал Санек. — Идиотка! Я в последний раз тебе помощь предлагал, слышишь? Ты еще просить меня будешь! Только я уже запомнил, кто ты! И кто я!
Дальнейшие слова были настолько несовместимы как с самим Яриллом, так и с нашими с ним отношениями, что мне показалось, будто позади меня бесится и рычит уже не Санек, а кто-то другой. Ускорив шаг, я всем телом налегла на отдраенную до невидимости стеклянную створку двери и, уже не стесняясь,
«Желтая мечта» дребезжала всеми своими плохо пригнанными частями, несколько пассажиров сонно покачивались, глядя пустыми взорами на ракиты, болотца и донельзя нелепые в таком пейзаже рекламные щиты.
Нет, дело было даже не в том, что Санек предлагал мне сыр в мышеловке. Предлагая его, он выказал поразительную осведомленность. Никакого сумасшедшего барона в сафьяновой книжке не было. Пока не было. Я только-только придумала его и намеревалась написать о нем сегодня или завтра. Поскольку Санька было трудно заподозрить в телепатических способностях, оставалось то, что про барона ему рассказала Любонька-Джайв. Рассказала так, как будто вычитала о нем в моей записнушке… Хотя на самом деле она его видела. И, возможно, знакома с ним лично.
Так что произойдет, если я напишу, как предлагает Санек? Как вообще отражаются записи на судьбах тех, о ком я пишу? Горностай сказал: все сбывается на девяносто девять и девять десятых процента, но это если только сидеть и писать в этой башенке. А если в другом месте?
Внезапно мои размышления были прерваны жесточайшим приступом зубной боли, и сразу стало понятно, что делать дальше. Как минимум первый шаг был мне предельно ясен.
Первую половину дня я провела среди острых медицинских запахов, визга бормашин, утомленных страдальцев, сидящих вдоль белых стен и сосредоточенных лекарей в масках. По окончании ритуала зубоврачевания мне выписали счет — ровно на ту сумму, что была у меня в кармане. Впрочем, осталось еще на небольшую бутылочку пива, которую я купила в ближайшем павильоне, дабы ознаменовать избавление и немного анестезироваться задним числом.
Жизнь налаживалась. Глотнув из бутылки и вдохнув полной грудью влажный воздух, я закинула сумку на плечо и пошла к Иванниковым.
Поставив пустую бутылку на парапет Нового моста, я вспомнила, что неприятности мои начались с того, что зуб заболел, следовательно, его излечение может положить начало позитивным изменениям в окружающей действительности и даже помочь мне правильно рассказать историю. Голова моя была легка, сознание кристально ясно, дух тверд как никогда.
Я щелкнула пальцами и сказала вслух:
— Мир — это магия.
По дороге я заглянула в подвальчик одной из хрущевок, выкрашенный в бирюзовый и желтый цвет, под бирюзовой же вывеской «Товары из Индии». Там работал Миша Пан, у которого я надеялась занять денег.
Облик Миши Пана можно описать просто: возьмите немного Цоя и немного Брюса Ли, чуть-чуть приплюсните сверху и добавьте улыбку чеширского кота. С этой вот улыбкой Миша Пан сидел в вязком аромате благовоний, среди батиков, циновок и топорных украшений из крашеных камней. Уникальная способность Миши Пана заключалась в том, что он каким-то образом умел убедить покупательниц, что грубые бирюльки, изготовленные в нищем квартале Бомбея артелью неприкасаемых идиотов, на самом деле являются
Когда я вошла, Миша как раз работал с покупательницей. В ушах у нее болтались бирюзовые серьги, в горсти она сжимала несколько разнокалиберных колье и ониксовых четок и прикладывала к груди расписной хлопковый шарф. Вид у нее был слегка ошарашенный. Миша подставлял ей зеркало и что-то ласково и неразборчиво приговаривал.
Я прошлась по подвальчику, ощупывая одежки и поглаживая хоботы сандаловых слонов. Когда покупательница удалилась со всеми бусами и платками, Миша немедленно переключился на меня. К его чести, узнав о моей неплатежеспособности, он не утратил радости от встречи и, порывшись в кошельке, дал мне двести рублей.
— Слушай, что я тебе покажу, — сказал он. (Это было в стиле Миши: «слушай, что покажу», «смотри, какая музыка».) Откуда-то из-под прилавка он вынул бронзовый диск диаметром сантиметров пятнадцать. На нем было нечетко оттиснуто нечто среднее между календарем древних майя и картой звездного неба древних же египтян, с краешку пробита дырочка, в которую вдет был витой шнурок.
— Уникальная вещь, — начал Миша, как обычно придумывая на ходу. — Защищает зону солнечного сплетения. Подобными дисками охраняли себя от неблагоприятных энергетических воздействий египетские жрецы…
— Мишенька, милый, — сказала я, — я ничего не покупаю.
— Это вообще не продается, — заявил Миша. — Дарю.
— Не надо. Это не мой стиль.
— Надо-надо. — Миша сунул диск мне в руку. — Бери-бери.
— Да зачем, Миша?
— Для защиты, Ирочка. У тебя лицо камикадзе.
И Миша снова уселся за прилавок с блаженным чеширским видом.
— А… — я хотела что-то спросить, но в подвальчик впорхнула стайка студенток-младшекурсниц, и Миша промурлыкал им навстречу: «Что-то подсказать?»
С диском в руке я поднялась по желто-бирюзовым ступенькам на улицу. Хмыкнула, убрала его в сумку. Камикадзе, значит. Ритуальное саке выпито, вражеский крейсер еще не показался вдали, кругом море и небо. Никаких сомнений, точное знание, что делать дальше, и вдохновение, особого рода вдохновение, как же иначе. Ну тогда, Мишенька, я действительно камикадзе.
Еще думала я о том, что в попытках затаиться перестаралась настолько, что перестала принимать участие в собственной жизни, сделав ее предсказуемой, как путь кольцевого трамвая. Неторопливое течение убаюкало меня, укачало, уверило в том, что все совершенно нормально и так будет продолжаться вечно — никаких событий, приводящих к ситуациям выбора, принятия решений и ответственности. Я привыкла, что жизнь сама собой живется и управлять ею невозможно, да и ни к чему.
Но неожиданно кольцевой трамвай сходит с рельс и устремляется вдаль со все возрастающей скоростью. Судьба моя без всякого предупреждения начинает полностью зависеть от меня, равно как судьба энного количества людей. И на смену панике приходит ощущение огромных возможностей.
Мимо палисадников и гаражей я дошла до огромной подворотни в «китайской стене» и, миновав ее, очутилась в Юбилейном. Обсаженный сиренью дом Иванниковых, трогательно одинокий среди высоток, калитка, лестница, пахнущая кошками…