Королевская кобра
Шрифт:
Глава 3. Путешествие
Двое мужчин вели меня к центру поселка – туда, где жил пандит. Сначала я оглядывалась на удаляющийся родной дом – хотелось увидеть Анви, попрощаться с ней, но сестра так и не показалась из-за дома. Одна мама, прижав к груди мешочек, продолжала стоять под моим деревом.
Потом вспомнила отца и Реянша – они должно быть расстроятся, когда вернутся с работы и не найдут меня. И я стала внимательно вглядываться в проходящих людей, надеясь увидеть родных, но, несмотря на то, что знала почти всех, это были не отец и брат.
Мы вошли во двор пандита, и я замерла от восхищения при виде невысокой лохматой лошадки. Пыльно-серая, с длинной густой челкой. Таких же, только украшенных, я видела на празднестве
– Дай какую-нибудь мальчишечью одежду, не хочу, чтобы в дороге на девочку нашлись охотники. И шаль – надо спрятать ее волосы. Все мои ткани слишком дорогие для чумазой деревенщины.
Недовольно бормоча, пандит скрылся в доме. Вскоре он вышел с ворохом одежды.
Незнакомец осмотрел меня, велел надеть курту и дхоти и снять шальвар-камиз. Я послушалась – рубашка была велика, и пришлось закатать рукава, а подол едва не касался земли. Затем что-то невнятно наговаривая, толстяк собрал мои волосы и чалмой намотал на голову длинный и чистый хлопковый шарф.
– Ну вот, – сказал он удовлетворенно. – Теперь ты не девочка, а мой сын. Я везу тебя домой, поняла? В дороге не отходи от меня далеко, захочешь в туалет – скажи, я тебя провожу. Запомни – ты мальчик. Это очень важно.
Я ничего не поняла, но кивнула.
Толстяк подсадил меня на пони, с кряхтением взобрался сам, и мы поехали к поселковым воротам. На улицу высыпали, наверное, все жители, а я им весело махала и обещала скоро вернуться.
Когда мы выехали за пределы селения, наступили короткие сумерки, и за городской стеной тут и там появились пока еще редкие огни. Я думала, что пыхтящий за спиной, по-прежнему незнакомый человек повернет к ним, но пони пошел в противоположную сторону – в пустыню, к виднеющемуся на горизонте и подсвеченному последними закатными отблесками облаку пыли.
– Но город в другой стороне, – проговорила я, подумав, что чужеземец заблудился и уже повернулась указать, куда надо ехать, но меня больно дернули за ухо.
– Замолчи, мальчик. Чем меньше от тебя будет шума и беспокойства, тем тебе же лучше, – прогудел над головой голос. Толстяк говорил так, будто у него был полный рот горячего сабджи.
Я еще раз оглянулась на оставленную за спиной высокую стену, но ничего не увидела, кроме расшитой шелковой курты и жилета. Решив, что мы едем в какое-то другое, расположенное дальше селение, ведь я никогда не заходила так далеко в пустыню и не знала, что здесь есть, кроме родного поселка и ближайшего к нему города, то постаралась насладиться путешествием. Было очень удобно – от бега пони я мерно покачивалась, а сзади подпирал мягкий и круглый живот спутника. Кажется, он задремал, я бы последовала его примеру, но раздалось громкое урчание, и я даже не сразу сообразила, что это у меня в животе. Есть хотелось до тошноты, и я нетерпеливо завозилась – не терпелось уже приехать и поесть, но, сколько хватало глаз, кроме звезд над головой, не виднелось ни одного огонька. Мы отъехали так далеко от дома, что зародилось беспокойство – как же я вернусь к родителям, когда придет для этого время, как расскажу о своих достижениях? К тому же, уже соскучилась по ним, Реяншу с Анви, и захотелось домой. По щекам сами собой потекли слезы, и я начала тихонько всхлипывать. Видимо, это разбудило толстяка, он громко хрюкнул и зашевелился.
– Дядя, когда мы приедем? – воспользовавшись тем, что спутник проснулся, осмелилась спросить я.
– Уже недолго, – прошепелявил он.
Я снова захныкала.
– Что еще? – недовольно спросил дядя.
– Домой хочу, – с трудом выговорила я. – Когда мы вернемся домой?
Толстяк остановил пони, а я, особенно громко всхлипнув и икнув, удивленно уставилась на него – зачем мы остановились, вокруг только пустыня.
Он с кряхтением слез и стащил за шиворот меня. Я сидела на холодном песке и недоуменно смотрела на нависший надо мной живот.
– Мальчик, я уже говорил, чтобы ты не донимал меня, – донеслось из-за живота. – Пока мы в пути, твой дом – это я. Я тебя кормлю и везу, а ты, вместо того, чтобы молчать, мне докучаешь. Я в любой момент могу оставить тебя посреди пустыни на съедение диким зверям.
Я испуганно оглянулась – в каждой тени, в каждой складке песка чудились затаившиеся чудища, которые, как только толстяк уйдет, набросятся на меня и растерзают. Наверное, именно тогда я поняла, что больше не увижу наш маленький домик, родителей. Это их можно было разжалобить слезами или капризами, чужие же люди, что станут окружать меня впредь, останутся равнодушны к моим бедам так же, как простирающаяся насколько хватает глаз пустыня.
– Я больше не буду, – прошептала я больше песку под ногами, чем толстяку.
Толстые, мягкие и какие-то гладкие пальцы сомкнулись у меня на подбородке, надавили, я подняла голову – выглядывая из-за объемного живота, на меня смотрели внимательные глаза-щелочки.
– Надеюсь, что так и будет. Там, где ты станешь жить, умение быть послушным и быстро учиться, очень пригодится тебе, мальчик, – он снова посадил меня на пони, залез сам, и мы двинулись в путь.
За все время, я не проронила больше ни слова. Молчала, когда нагнали остановившийся на ночлег караван. Толстяк помог мне слезть и протянул завернутый в лист кусок лепешки. Есть хотелось очень сильно. Переживания почему-то не перебили аппетит. Стараясь лишний раз не злить раздражительного дядю, молча съела сухую лепешку и выпила оставшееся в ведре скисшее молоко. Холод обступал, я свернулась и прижалась к пони, чтобы хоть как-то согреться. С удивлением почувствовала, как меня укрыли чем-то колючим, но теплым. Постепенно я перестала дрожать, рядом уютно похрапывал пони. Из глубины лагеря, от гаснущих костров раздавался смех: высокий – женский и более низкий – мужской. Со всех сторон слышались подозрительные шорохи, и я теснее прижималась к теплому терпкому боку. Казалось, что никогда не смогу заснуть, но неожиданно почувствовала, как на плечо опустилась чья-то рука и потрясла.
Я быстро села, крепче прижала к себе покрывало, оказавшееся пестрым, оранжево-горчичным шарфом, и щурилась, стараясь рассмотреть того, кто хочет отобрать мое одеяло. Видимо, я все-таки уснула и не заметила, как прошла ночь. Сейчас же солнце, поднимаясь над горизонтом, стелило золотисто-розовые лучи по серо-коричневому песку. Лагерь начинал пробуждаться, а тряс меня кувшиноподобный толстяк.
– Пойдем, – сказал он и взял меня за руку.
Мы шли долго, пока лагерь не превратился в неясное, размытое утренним туманом пятно. Только тогда толстяк остановился, отпустил мою руку и отвернулся. Он стоял, не двигаясь, пока я не коснулась края его рукава, и мы пошли обратно.
К тому времени, когда мы вернулись, все уже проснулись и собирались в путь. А я смотрела во все глаза, боясь что-то упустить – в первый раз я видела столько людей и животных разом. Женщины, голоса которых я вчера слышала, привели меня в полный восторг – накрашенные, в ярких нарядах и с многочисленными звенящими браслетами, они были самыми красивыми, кого я когда-либо видела. Хотелось верить, что когда-нибудь я стану такой же, как и они.
– Эй, Гопал! – раздался рядом зычный голос. Я вздрогнула и обернулась – рядом с моим толстяком стоял худой, как палка, мужчина. Поднимающийся ветер раздувал его обширные одежды, и они хлопали, как белье на веревке. – Что это у тебя за мальчишка? – он взял меня за подбородок и стал рассматривать.