Королевская кровь-11
Шрифт:
Еще одни соседи прошли по его кивку, и Дмитро слизнул пот с губы, снимая щит – слишком много он отнимал сил. Народ роптал, но ждал. Ситников тоже проседал: Зеркало подрагивало.
Пошли женщины – Димка командовал «Вперед!» и удеривал Зеркало, цепляясь за ослабевшие стихии ак моряк за щепки во время кораблекрушения. н смог вывести человек сорок, когда Зеркало задрожало, затрепетало – и, под крики и аханье толпы он последним усилием стабилизировал его, чувствуя, как с той стороны неожиданно мощнo вливает силы Матвей, – и скользнул в сокращающийся
Очнулся он слабый как котенок, дезориентированный от головокружения и тошноты,трясущийся от холода. Неподалеку раздавались матушкины причитания, ругань отца, плач детей и взволнованные возгласы женщин. Сильно пахло пирогами с яблочным повидлом. Кто-то прямо над ухом укоризненно тараторил:
– Тoлько я пироги вытаскивать, как чую – у храма стихии в воронку сворачиваются. Я на крыльцо с противнем и выскочила. Гляжу – уж Миша торопится, кричит, чтобы к храму шла. Прибегаю, а тут вот… молодцы эти геройствуют… так с противнем и бежала…
На лоб ему легла прохладная сухая рука и от нее полилась сила, восполняя выжженный внешний резерв, восстанавливая затронутый внутренний. Поляна открыл глаза. Над ним склонялась улыбчивая пухлая старушка в белом одеянии настоятельницы храма, поверх которого был повязан заляпанный мукой кухонный фартук с рюшами.
– Очнулся, голубчик, - удовлетворенно проговорила бабулька, выпрямляясь и многозначительно складывая пухлые руки на груди.
Чутьем, выработанным за годы студенчества, Дмитро осознал, что его сейчас будут ругать,и поспешно застонал – тем более что голова после окончания подпитки закружилась с удвoенной силой. Подействовало - старушка лишь улыбнулась, погрозила пальцем и скрылась из поля зрения.
– Сыночка, - бросилась к нему мама, падая на колени и сжимая в крепких объятьях: в ширину она была не меньше Матвея, а уж работая на домашнем хозяйстве, слабой не останешься, - ну что же ты не сказал, что тебе нельзя сейчас много переносить? Ну как ты, как себя чувствуешь? Зайчик мой, ладушка славный, улыбнись мамке, улыбнись, – она потрепала его за щеку. – Улыбаешься? Ну хорошо, хорошо, - Димку снова стиснули.
– Матушка Ксения сказала, что восстановишься! Вон, гляди, порозовел уже. Но худой какой, смотри, как Матвеюшка хорошо ест, – мать кивнула куда-то вбок, – а ты как всегда, небось, по крошке клюешь?
Стиснутый Димка под причитания матери, суть которых сводилась к тому, что сынуля, конечно, балбес и не может ничего объяснить нормально, но она им ужасно гордится, поискал взглядом в толпе отца. Людей было много – помимо беженцев у храма собрались и деревенские, виден был и староста. Поляна-старший, подойдя ближе под охи и ахи матери, неуклюже похлопал сына по ноге, а затем отступил, сочувственно подняв глаза к небу. Маму они оба любили, но и побаивались, и напоминать ей, что о технике безопасности сказано не раз, было бесполезно – у нее будто стоял встроенный фильтр на неустраивающую иформацию.
– Я в порядке, мам, - Димка пошевелился, прерывая рассказ матери, как она закопала кастрюли у дома.
– Ты ж мой хороший, ну прости мамку дурную, – она звучно поцеловала его в щеку, потрепала по голове. Оглянулась на берег: там одна из молодых соседок пыталаcь справиться с двумя ревущими детьми, поднялась. – Ох, пoйду я Верке помогу, сынок.
– Хорошего сына вырастила, Катька, – сказал ей кто-то из-за Димкиной спины.
– А то! – горделиво проговорила мама, на ходу доставая звонящий телефон и раздвигая людей как волнорез. – Алло, Леночка? Да-да, мы уже здесь . Все в порядке! Дмитро вас завтра обязательно заберет, конечно. Где?
– она обернулась на Димку. – Сыночка, а мы где?
– Сорок километров от столицы, мам, – уныло ответил сыночка.
– Сорок километров от… - она снова повернулась и внимательно поинтересовалась: – А что ты тут делаешь, Дим?
– Отдыхаю, мам, – кривясь, объяснил Дмитро.
– А! – и волнорез продолжил свой путь, клятвенно обещая собеседнице, что чадо всех вытащит. Где-то в той стороне, на берегу озера, хлопотала и настоятельница храма, отламывая детям и их матерям куски пирога с большого противня. В дело пошли и караваи, выданные Дорофеей Ситникову.
Димка приподнялся на локтях, прoверяя, не кружится ли голова, затем сел, повернулся – в двух шагах сидел осунувшийся Матвей и угрюмо пил прямо из огромной банки с молокoм. Вокруг них по песку расплылся большой круг из почерневших восковых брызг, словно свечи взрывалиcь – судя по застывшим потекам на одежде и лице Матвея, так оно и было.
А за спиной Ситникова белел шестиугольный храм: на трех ближних к друзьям стенах были выбиты окна, и крошка из оплавленного стекла лежала дорожками до воскового круга. Камни вокруг пустых рам потемнели, будто от сильного жара. Ситников допил до половины банки и протянул молоко Димке.
– Ты как? – шепотoм поинтересовался Поляна, прежде чем сделать глоток.
– Тоже вырубился, когда Зеркало схлопываться начало и пришлось стабилизировать, – буркнул Ситников. – Думал,ты уже не вернешься, Димыч.
– Что с храмом? – так же тихо спросил Димка.
Матвей пожал широкими плечами.
– Когда я свечи выжал до капли, не успел закрыть канал пoдпитки,и, похоже, его перебросило на алтарь. там силища – я чуть не задохнулся. Если бы не настоятельница Ксения, тоже бы взорвался, как та свеча. Прибежала, успела перекрыть, я от отдачи и рухнул.
Поляна огляделся вокруг.
– Что делать будем? – проговорил он тоскливо.
– Сдаваться, - ответил Ситников, неспешно поднимаясь. – Твоим-то мы ключи дадим, а куда остальных девать? Детей, – он кивнул на орущего годовалого ребенка, которому сердобольная матушка Ксения совала кусок пирога, – кормить надо, всех их обустраивать. Просто на автобус не посадишь. Нужно через кoмандиров решать. Не вести же всех к Дорофее.
– В Менскe ещё больше сотни человек ждут, - тяжело проговорил Димка, тоже вставая.
– Я обещал, что завтра вернусь.