Королевская кровь. Книга третья
Шрифт:
И заснула почти счастливой. Пусть в мокрой одежде, пусть сжимаясь от холода. Но у нее снова была надежда.
Утром оказалось, что маленький тер-сели привел ее в странный оазис, расположенный под нависающей кривой скалой. Скала была похожа на кривую доску, наискосок воткнутую в землю. Высокая, огромная, она создавала тень, двигающуюся по часовой стрелке, и в тени этой пышно разрослась зелень, питаясь из родника, бьющего из-под основания скалы.
Людских следов видно не было, и это тоже было странно, потому что вряд ли жители пустыни могли не обнаружить этот маленький рай.
Скалы-«доски», изъеденные эрозией, виднелись повсюду; вдалеке,
Листья были невкусные. Есть хотелось очень. Поэтому она глазам своим не поверила, когда в воду озера приземлилась огромная птица, держащая в когтях еще живую рыбину. Рыба вырвалась у самой поверхности, плеснула хвостом, стала накручивать круги в воде. Альбатрос равнодушно качался на воде, повернув голову и с любопытством глядя на Ангелину. И принцесса, закрыв глаза, потянулась к морскому крылатому охотнику, ощутила его слабую светлую ауру, впитала в себя, запомнила. И сразу же попыталась обернуться.
С первого раза не получилось, зато вышло со второго, и она бестолково хлопала крыльями, пытаясь взлететь, утыкалась клювом в землю, хрипло вскрикивала от усилий, ковыляла на оранжевых лапах туда — сюда. Непривычно было зрение, приходилось поворачивать голову и закрывать один глаз, непривычна вся физика тела. Прилетевшая птица с любопытством смотрела на ее мучения. Распахнула крылья, медленно, словно обучая, взмахнула ими, раз, другой, откинулась назад и взлетела, сделала несколько кругов и приземлилась обратно.
«Давай же, неуклюжий птенец», — говорил взгляд ее круглых красных глаз.
Ани попыталась. Ничего не получалось, и птица, обмакнув клюв в воду, с бесконечным терпением повторила свой урок. На третий раз, когда Ангелина уже перестала понимать, где у нее лапы, где крылья и чего от нее хотят, альбатрос взмыл вверх и приземлился на край скалы. И закричал оттуда сердито, требовательно.
«Сюда иди, глупый птенец!»
— Ну что ты хочешь? — потерянно пробормотала принцесса, перекинувшись обратно. — Я не могу взлететь!
Щенок тер-сели, подросший, сверкающий, как большая капля воды, с любопытством наблюдающий за ее мучениями, вдруг залаял тоненько и заливисто, будто смеясь над ней, совсем по-детски, сам удивился вдруг прорезавшемуся голосу, плюхнулся на задницу, и снова счастливо, в голос, затявкал. Заорала сверху птица раздраженно и хрипло. И Ангелина пошла к ней. Обошла скалу — песок жег голые ноги, и сразу стало понятно, как удушающе, невозможно жарко вокруг маленького благословенного оазиса.
Она карабкалась на наклонную скалу под подгоняющие птичьи крики, и, когда, наконец, забралась наверх, встала рядом с пернатым учителем и увидела, как высоко она находится — кроны деревьев далеко внизу, пятнышко озера, тонкий ручеек, теряющийся в песке, — испугалась.
Оглянулась назад — там вставали Милокардеры, уже высотой в ладонь, там лежало скалистое плато, поднимающееся из песка, как перевернутая измятая неведомой силой тарелка, — вздохнула и перекинулась в птицу.
Альбатрос снова требовательно прокричал что-то, расправил крылья и рухнул вниз, тут же взмыл с потоком, полетел по кругу, крича.
«Теперь поняла, глупая?»
«Нет», —
После, зажав ее ногами и разбив неожиданному дару небес голову камнем, вся испачкавшись в темной крови, Ангелина рвала рыбу отросшими ногтями, помогала камнями, ела сырую, жирную красную плоть и икру из брюшка, заставляя себя ждать, прислушиваясь — не тошнит ли снова. И только после того, как утолила первый голод, додумалась создать огненную плеть, поджечь лежащие огромные листья и закинуть истерзанную ею тушу на огонь.
Она провела в оазисе два дня, отсыпаясь, отпиваясь и наедаясь. Летать получалось плохо, и было очень страшно, но она старалась. До плато хватит сил дойти верблюдицей, а там попробует снова взлететь.
Когда от красной большой рыбины остались только кости — Ани выгрызла даже толстую шкурку, высосала ее досуха, — и второй день стал клониться к закату, она набрала в бурдюк воды, сложила вещи, сняла амулет, связала все это и обернулась в верблюдицу. Продела голову в подготовленную петлю, и, бодаясь, помогая себе ногой, надела-таки на шею. Попила напоследок, пока не отяжелел желудок, погрызла зелень. И побежала дальше, в наступающую ночь. Это раньше была опасность испечься на жаре, если спать днем, а бежать ночью. Теперь она могла себе позволить идти в темноте.
Под утро плато приблизилось совсем немного. Но бежалось совсем бодро и весело, и песок уже казался не таким вязким, и серый рассвет не таким пугающим. И горы подросли еще на палец. Все ближе и ближе к дому, все дальше и дальше от красноволосого дракона, который не сумел найти ее. А она справится, обязательно. Обязательно. И жара, и усталость ей нипочём. И есть силы не спать, а бежать дальше — и она бежала, когда солнце уже прошло утренний путь и встало над головой, и когда стало уходить вниз.
Под ногами вдруг дрогнула, посыпалась земля, и она, больше на инстинкте, чем осознавая, что делает, отскочила в сторону, побежала, ускоряясь, от знакомого рева и крутящихся, поднимающихся вокруг песчаных фигур. Краем глаза увидела, как щенок тер-сели ушел в землю.
Быстрее, быстрее. Она, виляя, задыхаясь от ужаса, неслась вперед под палящим солнцем, уходила в стороны от лап песчаников, стремительно нагоняющих ее, пытающихся ухватить, разорвать пополам, и не успевала. Следующий удар пришелся вскользь — маленькая белая верблюдица отлетела в сторону, ударилась носом, засочившимся кровью, об землю, и тут же, не раздумывая, превратилась в птицу, забила крыльями, взлетая, уходя от гигантского кулака. Груз на шее тянул ее к земле, и взлететь высоко не получилось, вниз капала кровь, и белая морская птица, тяжело взмахивая крыльями, двигалась чуть выше несущихся за ней песчаников, которые взмывали из песка фонтанчиками, и их становилось все больше, и рев стоял такой, что воздух вибрировал, отзываясь в крыльях и в теле.