Королевская кровь. Книга вторая
Шрифт:
Чистая одежда на чистое тело — вот высочайшее из удовольствий. Сейчас бы лечь, растянуться на кровати и лежать так, ощущая себя восхитительно легкой и живой, и не думать ни о чем. Проанализировать произошедшее можно завтра, а сейчас хочется пустоты и тишины. И полумрака, потому что слишком много эмоций и сил сегодня ушло, так много, что все чувства обострены до предела, и вот уже хмуришься от звука капающей воды, и яркий свет режет глаза, и туфли слишком грубы для кожи — поэтому в спальню идешь босиком, ощущая под ступнями мягкий ворс ковров и прохладный камень
Но в спальне, у накрытого стола, ее уже ждал красноволосый дракон, и принцесса, на миг ощутив досаду, спокойно подошла к нему, села напротив. На столе дымился чайник, лежал другой — не ее — мешочек с чаем, стояли чашки, а он что-то рисовал, на бумаге, настоящей бумаге, и в руках у него был тонкий грифель.
— Я решил дать тебе карту расположения оазисов, — сказал он, и она непонимающе изогнула губы, — ведь с твоим упрямством ты обязательно попробуешь снова.
— Попробую, — согласилась она, с любопытством глядя на Нории. Постичь его логику не получалось.
— Хочу быть уверен, что ты останешься жива до того, как я найду тебя, — пояснил дракон, склоняя голову и с насмешкой глядя на нее.
— Очень предусмотрительно, — принцесса вернула ему улыбку, протянула руку, и он передал ей лист.
— Смотри, я пометил расстояние между оазисами в часах, если рассчитывать на скорость идущего человека. Постарайся избегать мест, где заметишь песчаные фонтаны — это гнезда песчаников, обходи их далеко. Если наткнешься — ложись на землю, зарывайся в песок, они реагируют на движение. Щит используй в крайних случаях. А лучше — забудь о побеге и оставайся со мной.
Ангелина покачала головой, отложила лист.
— Что такое эти песчаники?
— Воплощенные духи пустыни, — дракон налил ей чай, пододвинул чашку, — пей. Не хмурься, принцесса. Это не дар, а просто так, для твоего удовольствия.
Ангелина добавила сахар, размешала, поднесла к губам. Нории улыбался.
— Пустыня мертвая земля, и жестокая, и духи у нее такие же. Песок и зной не могут смириться с жизнью и порождают чудовищ, которые засыпают источники, луга и рощи, убивают все живое. Особенно ненавидят людей, потому что у нас есть душа, а у них — нет. По легендам, они думают, что если съедят много людей, то впитают их души и сами смогут стать живыми.
— Вы не человек, а дракон, — поправила она. Было странно так сидеть и просто общаться, но на сегодня она уже навоевалась. Завтра, все завтра.
— Мы прежде всего люди, — спокойно возразил красноволосый, — как и все оборотни. Просто таково наше свойство, как твое свойство — полиморфия. Силы нашей ауры, как и твоей, достаточно, чтобы оборачиваться. Только у нас три формы, а ты можешь принимать их бесконечное множество. Красный наделил вас уникальной мощью, хоть и все семьи, имеющие в предках Богов, обладают не меньшей. Просто каждая своей.
Ангелина молчала. Зачем ей эта мощь, если нет знаний? У нее и щит-то получился случайно, больше от страха, чем от умения. И если бы не получился…
Ее вдруг затрясло, горло сжал спазм, к глазам подступили слезы, и она перехваченным горлом, чуть не давясь, сделала глоток, потом еще и еще, стараясь скрыть с опозданием накативший откат от дневного ужаса. Скулы от сдерживаемых слез болели так, что хотелось кричать, и сладкий чай казался горьким. И снова запульсировал в животе горячий комок, и ей хотелось только одного — чтобы дракон испарился, ушел отсюда, и дал ей выплакаться и покричать в одиночестве.
— Нории, — она едва выталкивала из себя слова, — я хочу отдохнуть. Оставьте меня одну.
Он наклонил голову, красные волосы с вплетенным ключом скользнули по плечу, и она со всей отчетливостью поняла, что он снова видит ее слабость.
— Нет, — с неожиданной жесткостью пророкотал он, внимательно глядя на нее зелеными глазами, — я здесь хозяин.
В голове зазвенело, и Ангелина с такой силой сжала чашку, что удивительно, что та не треснула. Она знала, что будет дальше, это случалось и раньше, но давно, в другой жизни, когда от ее приступов ярости содрогался дворец.
— Прошу вас, — сиплый, почти умоляющий голос, а в висках уже били молоты, и в глазах пульсировали красные пятна, — уйдите. Немедленно.
— Я еще не допил чай, — сказал он насмешливо, и она взорвалась.
Дальше все было, как в тумане.
Отлетающий столик с разбивающейся посудой.
Ураганный ветер, сметающий все в комнате и крутящийся вокруг нее свистящим штормом.
Бьющиеся о стены драгоценные вазы, разлетающиеся на осколки зеркала, стучащие от ветра двери, тяжелая кровать, с жалобным скрипом скользящая по мрамору, несущиеся кругом светильники, плескающие вокруг себя огнем, стены, покрывающиеся трещинами, ходящий ходуном пол — и посреди этого спокойно сидящий в кресле красноволосый мужчина, с сочувствием смотрящий на нее и пьющий чай.
Она что-то кричала, швыряла в него, била проклятиями, рыдала, и слезы извергались с такими спазмами, будто ее выворачивало наизнанку, за окнами уже слышались крики людей, треск ломающихся деревьев, из холла стала прибывать вода, явно захваченная в купальне, а он все сидел и смотрел на нее, и жмурился, и она хотела остановиться, потому что было невыносимо, ужасающе стыдно, и не могла. Раньше ее всегда могла остановить мама, знакомая с фамильной яростью не понаслышке, но мамы давно уже не было рядом, и она выплескивала и эту боль, и много другой боли, и это, казалось, длилось бесконечно, пока в глазах не почернело, а тело не стало легким, как пушинка.
— Сколько ж в тебе необузданной мощи, — сказал он, вставая, шагнул, словно и не было смертоносного свистящего и огненного вихря вокруг. — Как ты держала ее? Как не сожгла себя?
Привлек к себе, бьющуюся, вырывающуюся, проклинающую, положил прохладную ладонь на затылок и шепнул:
— Спи.
И она обмякла, с облегчением проваливаясь в забытье.
После он держал ее на руках и ждал, пока испуганные слуги расчистят выход из ее покоев. Кровать была засыпана осколками, ковры тлели, и он стоял у окна, чтобы она не дышала дымом. В дверь, шлепая по воде, заглянул Четери, присвистнул: