Королевская шутиха
Шрифт:
— Ваше величество, я бы не смогла вам этого предсказать. Думаю, никто не предвидел такого быстрого и резкого поворота.
— Я опять вынуждена защищаться ото всех, — сказала она не столько мне, сколько себе самой. — На каждом повороте событий я должна следить, как бы они от меня не разбежались. Что знать, что те, кто под ними… все они должны были стать моими верными слугами. А они только и знают, что шептаться по углам и обсуждать каждый мой шаг.
Королева встала, прошла к оконной нише, поднялась на восемь ступенек, но не села на приоконную скамейку, а опять спустилась вниз. Я вспомнила, как впервые увидела ее в Хансдоне, окруженную несколькими фрейлинами, редко
— Совет — он еще хуже моих фрейлин! — воскликнула она. — Они позволяют себе спорить и препираться в моем присутствии. Казалось бы, у меня столько советников — и ни одного здравого совета. Они все ждут от меня чего-то иного, и все, как один, мне лгут. Мои осведомители приносят мне одни истории, а испанский посол — совершенно другие. Кому прикажешь верить? Я же чувствую: они постоянно что-то замышляют против меня. При первой же вспышке безумия они столкнут меня с трона и посадят туда Елизавету. Они лишились небесной благодати и сами низринули себя в ад, а все потому, что их мозги пропитались ересью. Им уже не услышать слов истины, даже если я стану кричать им прямо в уши.
— Людям нравится думать самостоятельно… — попыталась возразить я.
— Ошибаешься, Ханна! — резко ответила королева. — Людям не нравится думать самостоятельно. Им нравится следовать за тем, кто обещает, что будет думать вместо них. Теперь им кажется, будто они нашли такого человека. Его зовут Томас Уайетт. Я его знаю. Фигура известная. Сын любовника Анны Болейн. Нетрудно догадаться, на чьей он стороне. И он не один. Такие, как Роберт Дадли, сидят в Тауэре и ждут, когда им выпадет шанс. Думаешь, Елизавета далеко от них ушла? Глупая девка, слишком молодая, чтобы жить своим умом. Зато тщеславия у нее — хоть отбавляй. И алчного нетерпения. Как же ей хочется поскорее успеть к трону. Ей неведомо достойное ожидание, как ждала я. Долгие, мучительные годы, запертая в глуши. Думаешь, мне было легко? А она вообще не желает ждать.
— Вам нечего бояться Роберта Дадли, — выпалила я. — Помните, он объявил о поддержке вас? Он пошел против своего отца. А про Уайетта я совсем не слышала. Надо думать, он ничего против вас не замышлял, раз остается на свободе?
Мария подошла к стене, постояла, затем вернулась к окну.
— Уайетт одним из первых поклялся мне в верности и пообещал честно служить. Теперь же он категорически против моего брака, — сухо ответила она. — Как будто его мнение что-то значит! Он вообще говорит странные вещи. Говорит, что столкнет меня с трона, а затем посадит снова.
— А у него много сторонников?
— Половина Кента, — прошептала она. — И этот коварный дьявол Эдуард Куртнэ тоже облизывается на трон. Наверное, в мыслях уже видит себя королем. А Елизавета надеется стать его королевой. И денежки на оплату его преступных замыслов обязательно найдутся. В этом я не сомневаюсь.
— Деньги?
В ее голосе появилась горечь.
— Да, Ханна. Франки. Врагам Англии всегда платят золотыми франками.
— Почему же тогда вы не арестуете его?
— Сначала его надо найти. Уайетт — предатель с ног до головы. Но я не знаю ни места, где он находится сейчас, ни времени, когда он от слов перейдет к действиям.
Мария глядела в окно, будто видела не только голый сад, дворцовую ограду и Темзу, серебрящуюся под холодным зимним солнцем, но и далекое графство Кент, и прятавшихся там врагов.
Как же она отличалась от той Марии, что ехала в Лондон, полная
— Ваше величество, когда мы ехали в Лондон, я думала, что вся ваша борьба осталась позади.
Она посмотрела на меня… я хорошо знала этот взгляд — взгляд затравленного, преследуемого человека. Потухшие глаза, кожа — словно наплывы воска на подсвечнике. Казалось, она постарела на десять лет, и ее триумфальный путь в Лондон, нескончаемые приветствия народа и армия ликующих сторонников — все это было очень давно.
— Я тоже так думала, — вздохнула она. — Я думала, что все мои несчастья остались позади. Детство, полное страхов, ночные кошмары и не менее кошмарные пробуждения, когда убеждаешься в реальности своих ужасов. Называй это моей наивностью, но я искренне считала: вот меня коронуют, вот я стану законной королевой, и придет долгожданное ощущение безопасности. Где там! Все стало хуже, чем прежде. Каждый день я слышу о новом заговоре, каждый день, идя к мессе, ловлю на себе чьи-то косые взгляды. Каждый день кто-то вслух восхищается образованностью принцессы Елизаветы, ее достоинством или грациозностью движений. Каждый день кто-то перешептывается с французским послом, повторяя мелкие сплетни, мелкую ложь, будто я готова швырнуть королевство к ногам Испании. Они что, забыли, сколько лет я потратила, ожидая трона? Они забыли о жертве, принесенной моей матерью, когда она отвергла предложения короля, поскольку хотела, чтобы я оставалась наследницей престола? Она умерла в одиночестве, не видя меня и не услышав от него ни одного доброго слова. Умерла в ветхом, сыром, разваливающемся доме, вдали от друзей. И все — ради того, чтобы однажды я стала английской королевой. Неужели они думают, что красивый портрет затмил мне глаза и я променяю на него свое наследие? Неужели они все впали в безумие, если думают, что я могу предать себя?
В ее голосе чувствовались слезы.
— Для меня нет ничего драгоценнее английского трона. Для меня нет ничего драгоценнее английского народа. А люди этого не видят и не желают мне доверять!
Ее трясло. Я никогда еще не видела Марию столь подавленной и удрученной.
— Ваше величество, вам обязательно нужно успокоиться. Даже если внутри вас все бурлит, внешне вы должны казаться спокойной и безмятежной.
— Мне нужен кто-то рядом, — прошептала она, будто не слыша моих слов. — Тот, кто позаботится обо мне, кто поймет, в какой опасности я нахожусь. Мне нужен защитник.
— Если вы думаете, что Филипп Испанский… — начала я, но она сердито махнула рукой.
— Ханна, мне больше не на кого рассчитывать. Я надеюсь, что он все же приедет. Вопреки всей злобной клевете на нас обоих. Вопреки опасностям для нас обоих. Его уже грозят убить, едва он ступит на английскую землю. Я очень надеюсь, что Господь дарует Филиппу достаточно мужества, и он приедет сюда, женится на мне и избавит от страхов и тревог. Бог мне свидетель, одна я не в силах управлять королевством.
— Помнится, вы говорили, что будете королевой-девственницей. Вы собирались жить как монахиня, посвятив себя не мужу и детям, а народу.
Королева отвернулась от созерцания холодной реки и таких же холодных стальных небес.
— Верно, Ханна, я так говорила. Но тогда я не знала, каково мне придется на троне. Я не знала, что титул королевы принесет мне куда больше страданий, нежели титул принцессы. Тогда меня привлекал ореол королевы-девственницы. Я не представляла, со сколькими опасностями это связано. Вечная опасность. Страх перед будущим, не оставляющий тебя ни на минуту. И всегда одна. Но хуже всего — сознание недолговечности всех своих начинаний.