Королевская шутиха
Шрифт:
— Сэр!
— Соплеменники помогли вам с отцом добраться до Лондона. Не пытайся это отрицать. Все они — евреи, втайне продолжающие выполнять свои еврейские обряды. В вашей среде принято помогать своим. Богобоязненные христиане утверждают, что все европейские страны опутаны вашей невидимой еврейской паутиной.
— Мой господин!
— Уж не желаешь ли ты стать тем клубочком, который приведет самого христианнейшего из королей в это тайное еврейское гнездо? А ты знаешь, что реформированная церковь умеет разжигать не менее жаркие костры, чем католики? Хочешь сгореть вместе со своим отцом и вашими друзьями?
Я тряслась от ужаса. В горле пересохло. Язык не шевелился. Должно быть, отец и сын Дадли видели, как мои испуганные глаза стали еще чернее, а лоб покрылся испариной.
— Я это знаю, — продолжал Роберт Дадли. — Ты знаешь. И твой отец знает. Он знает, что ему не уберечь тебя. А я могу. И довольно об этом. Больше я ни скажу ни слова.
Роберт Дадли умолк. Я пыталась заговорить, но произносила лишь какие-то невнятные звуки. Да, мне было очень страшно. За себя. За отца. За всех, кто, рискуя жизнью, помогал нам добраться до Англии и устроиться в Лондоне.
— Да не дрожи ты так, — усмехнулся Роберт Дадли. — К счастью для тебя, твой дар нашел тебе самое высокое и безопасное пристанище, о каком ты и мечтать не могла. Будешь верно служить королю и нам — с головы твоего отца не упадет ни волоска. Обманешь нас хотя бы раз — и твой отец на собственной шкуре прочувствует гнев добропорядочных христиан. Не завидую ему, если его будут таскать по улицам. А тебя выдадут замуж за какого-нибудь набожного красномордого свинопаса. Выбор за тобой.
Не прошло и пары минут, как герцог Нортумберлендский махнул рукой, давая понять, чтобы я исчезла с его глаз. Он не стал дожидаться моего выбора. Ему не требовался дар ясновидения, чтобы точно знать, какой выбор я сделаю.
— Значит, теперь ты будешь жить при дворе, — сказал отец.
Мы ужинали с ним пирогом, купленным в близлежащей пекарне. Начинка пирога, как и многое в английской еде, была для меня непривычна и застревала в горле. Отец сдабривал ее подливкой.
— Теперь мне придется спать в одной комнате со служанками, — без всякой радости сообщила я. — Я буду ходить в ливрее королевского пажа и везде сопровождать короля.
— Я о такой судьбе для тебя боялся и мечтать, — сказал отец, пытаясь говорить бодро. — Если только сэр Роберт не закажет у меня еще несколько книг, в ближайшие месяцы нам будет нечем платить за жилье.
— Я могу отсылать тебе свои деньги, — предложила я. — Мне будут платить жалованье.
Отец потрепал меня по руке.
— Ты — славная девочка. Не забывай об этом. Помни о своей матери. Помни, что ты — одна из детей Израилевых.
Я молча кивала, глядя, как он черпает ложкой прокисшую подливку и отправляет себе в рот.
— Уже завтра я должна явиться во дворец, — прошептала я. — Отец, мне сказали, что моя служба начнется немедленно…
— Я буду каждый вечер навещать тебя. Мы будем видеться у ворот дворца, — пообещал он. — И если та жизнь тебе совсем уж не понравится или с тобой будут плохо обращаться, мы снова убежим. Вернемся в Амстердам, а оттуда — в Турцию. Мы найдем себе уголок, querida. Мужайся, доченька. Ты ведь одна из Избранных.
— А как я во дворце буду соблюдать постные дни? — чуть не плача, спросила я. — Меня заставят работать
Отец выдержал мой взгляд, потом опустил голову.
— Я буду соблюдать обряды за нас обоих. Бог милостив. Он поймет. Помнишь, что сказал тот немецкий ученый? Бог скорее позволит нам нарушить закон, чем допустит, чтобы мы лишились жизни. Я буду молиться за тебя, Ханна. И ты молись. Даже в христианском храме, когда ты молишься, стоя на коленях, Бог слышит твои молитвы.
— Отец, ведь сэр Роберт знает, кто мы на самом деле. Он знает, почему мы покинули Испанию. Понимаешь, он это знает!
— Мне он ничего такого не говорил.
— А мне он угрожал. Он знает, что мы — евреи, но пообещал держать это в тайне, пока я буду повиноваться ему и его отцу. Он угрожал мне страшными карами.
— Доченька, опасность грозит нам повсюду. Ты теперь хоть будешь под высоким покровительством. Сэр Роберт клялся мне, что в его владениях ты окажешься в безопасности. Никто не посмеет интересоваться прошлым его слуг. И уж тем более никто не усомнится в благонадежности королевской шутихи.
— Отец, ну как ты мог решиться на это? — недоумевала я. — Почему согласился отдать меня им?
— Ханна, а мог ли я им помешать?
Меня привели в комнату с белеными стенами. Она находилась под самой крышей дворца. На столе лежала целая груда моей новой одежды (точнее, она показалась мне новой). В руках у меня был ее перечень, составленный кем-то из писарей главного дворцового камердинера. Там значилось:
Предмет: одна пажеская ливрея желтого цвета.
Предмет: одна пара панталон темно-красного цвета.
Предмет: одна пара панталон темно-зеленого цвета.
Предмет: один плащ, длинный.
Предмет: две льняные нижние рубашки.
Предмет: две пары манжет, одна красная и одна зеленая.
Предмет: одна шляпа черного цвета.
Предмет: один черный плащ для верховой езды.
Предмет: пара туфель для танцев.
Предмет: пара сапог для верховой езды.
Предмет: пара башмаков для ходьбы.
Все означенные предметы не новые, но чистые и, где надо, заштопанные, вручены королевской шутихе Ханне Грин.
— В таких нарядах поневоле станешь шутихой, — вздохнув, прошептала я.
Вечером моего первого дня во дворце отец пришел к воротам. Мы встали неподалеку, разделенные чугунной решеткой.
— У короля уже есть двое шутов: карлица Томасина и Уилл Соммерс. Он был добр ко мне. Показал, где я должна сидеть за обедом. Рядом с ним. Он — человек умный. Знает, как рассмешить придворных.
— А что ты сегодня делала?
— Пока ничего. Не могла ничего такого придумать, чтобы сказать вслух.
Мой отец оглянулся. В темноте дворцового сада заухала сова. Ее крик был словно сигнал.
— Разве ты не можешь придумать что-нибудь смешное? — спросил отец. — Тебя же не затем брали, чтобы ты сидела молча?
— Герцог велел говорить то, что приходит мне в голову. Но мой дар… я не могу им повелевать. Слова либо появляются, либо нет.
— А сэра Роберта видела?
— Он мне подмигнул, — сказала я, прислоняясь спиной к каменному столбу и кутаясь в теплый плащ.
— Короля тоже видела?