Королевские бастарды

Феваль Поль Анри

Но странное дело, фамилия мадемуазель Клотильды так и осталась для соседей тайной. В квартале девушку по-прежнему звали Красоткой Тильдой или племянницей Жафрэ, и за этой несколько пренебрежительной фамильярностью таились страх и глубокая досада.

С усмешкой, но не без почтения газетчики Марэ сообщали, что мадемуазель Клотильда происходит из знатной семьи, ставшей жертвой одной из тех трагедий, которые раз в десятилетие возбуждают любопытство парижан, – и что она, эта самая Тильда является наследницей сказочного богатства; не получила же она его пока лишь из-за одной необычайной и таинственной истории, достойной

авантюрного романа; ведь каждому ясно, что такой блестящий молодой человек, как принц де Сузей, не стал бы искать себе жену в мещанском квартале, поблизости от Гранд-Опера, в приходе храма Сен-Поль, если бы не знал заранее, что обнаружит в старинном особняке счастливый билет, сулящий баснословный выигрыш в жизненной лотерее.

Но мы забыли представить вам еще одного члена семьи Жафрэ – большого грузного немолодого пса по кличке Биби. Зверем он был пренеприятным, явно мизантропического склада, что и сделало Биби великолепным сторожем с тех пор, как позади дома раскинулся пустырь с остатками домов и собаку начали спускать на ночь с цепи.

IV

НАПРОТИВ ТЮРЬМЫ ДЕ ЛА ФОРС

Как прекрасно его спрятали, этот билет фантасмагорической лотереи, за которым принц де Сузей приехал из дальнего далека! Но вот что интересно: в обстановке гостиной добрейшего Жафрэ (совсем не той – знаменитой – комнаты в четыре окна) не было ни малейшего намека на миллионы. Кроме корзины под чудесным муслиновым покрывалом, лишь подчеркивавшим, как выцвела обивка кресел, ничто в салоне не говорило о скорой свадьбе.

При виде мирного сборища, тихо толковавшего на темы, никак не связанные с венчанием, никому бы и в голову не пришло, что мадемуазель Клотильда с минуты на минуту ждет жениха после трехмесячной разлуки и что сегодня же вечером будет подписан брачный контракт.

Безмятежное веселье очаровательной девушки не давало повода думать, что эта крошка идет замуж против воли, но вместе с тем оно же говорило и о том, что чувства невесты дремлют и лихорадка ожидания не сжигает доброго сердечка.

Я помогу вам представить себе Клотильду – это прелестнейшее, пленительнейшее создание, с таким милым изяществом расположившееся на самом что ни на есть дрянном канапе!

Она была хохотушкой, на что намекали полураскрытые лепестки ее губок, позволявших любоваться белоснежными жемчужинками зубов. Пышные каштановые кудри отливали на свету тусклым золотом. Она улыбалась, но в ее улыбке таилась какая-то бессознательная печаль, словно напоминая, что эта беззаботная певунья обладает живой, трепетной душой. Еще отчетливее угадывалась эта душа в больших глазах, затененных густыми длинными ресницами и казавшихся от этого почти черными.

Кожа девушки хранила младенческую бархатистость, шейка – гибкость, что так соответствует резвости юных лет, однако фигура Тильды была фигурой молодой женщины; то же можно было сказать и об уверенных движениях красавицы, о спокойной смелости ее взгляда.

Такую горделивую и прямодушную натуру покорить непросто, но с какой радостью принимают порой подобные женщины цепи сладкого рабства.

Мадемуазель Клотильда пока не отстаивала своей независимости, но ведь девушку пока никто и не завоевывал.

Мы привыкли к тому, что в семьях нежны с детьми, и дети тоже ласковы в ответ. Но в доме у супругов Жафрэ взаимная привязанность почиталась настолько само собой разумеющейся, что ее даже не выражали. Добрейший Жафрэ занимался любимыми птицами, а Адель – делами весьма важными в своем роде; впрочем, об этих делах мы еще будем говорить.

Утром и вечером Клотильда подставляла своим опекунам лоб для поцелуя, а днем семейство существовало, словно мебельный гарнитур, стоящий в одной комнате: все всегда рядом, ни единой ссоры, ни единого разговора.

Так с чего бы им толковать о свадьбе? Свадьба – тоже вещь само собой разумеющаяся. С чего бы обсуждать возвращение жениха? Час приезда принца был известен, и никто не волновался и не вскакивал в нетерпении со стула. Все три месяца Жорж аккуратно писал два раза в неделю, и ему так же аккуратно отвечали. Чего же больше, спрашивается?

Сидя на канапе, Клотильда, без сомнения, читала одно из писем жениха. Он сообщал из Лондона: «В четверг вечером, в восемь часов». Сегодня и был четверг. Клотильда сложила листок и зевнула, затем взяла бинокль, лежавший с ней рядом, и стала смотреть в открытое окно на пыльный пустырь с руинами домов, за которыми возвышалась тюрьма де ла Форс.

– С вашего места, – обратился к девушке начальник тюрьмы господин Бюэн, который как раз выкладывал последние новости, – вы можете увидеть его окно.

– Чье? – удивилась Клотильда. Бюэн с улыбкой погрозил ей пальцем.

– Вы совсем не слушали меня, мадемуазель, – воскликнул этот достойнейший господин. – Но сегодня вам, ясное дело, не до меня! Я рассказывал о нашем новом заключенном. Он сидит в угловой камере нового здания, по соседству с долговой тюрьмой. Вы можете взглянуть на его окно. Оно единственное со шторами.

Девушка навела бинокль на указанную часть тюрьмы, действительно находившуюся прямо напротив их дома, и стала искать среди множества окон то, о котором говорил господин Бюэн.

– С зелеными шторами? – спросила Клотильда.

– И даже шелковыми, представляете? – воскликнул начальник тюрьмы. – А узника видите? – полюбопытствовал он.

– Нет, – покачала головой девушка. – На окно падает тень от соседней стены… Стойте! А что, у вас и дамам позволено навещать преступников?

– Как дамам?! – вскричал Бюэн, вскакивая да ноги.

– Простите, – поправилась Клотильда, – это шевельнулась занавеска.

– Ки-ки-ки-рики, уик, уик! – рассыпался в любезностях перед своими снегирями добрейший Жафрэ.

– Господин граф, – обратилась Адель к Комейролю, – раз лентяй-нотариус задерживается, может, начнем вдвоем? Я не люблю сидеть без дела.

Граф Комейроль, видимо, был в молодости очень хорош собой. И как отставной гренадер хранит свой султан в память о блистательном прошлом, так граф сохранил несколько прядей крашеных волос на высоком покатом лбу. При тихой погоде они производили неотразимое впечатление, но малейший порыв ветра мгновенно развеивал как жидкие волосы графа, так и восторги дам. Комейроль был южанином и не утратил с годами ни своеобразного акцента, ни привычки жестикулировать, сопровождая резким движением каждое свое слово: брал в зубы трость, предлагая «перекусить», и высоко поднимал ноги, показывая, что юноша переступил порог совершеннолетия, – вот в чем обаяние красноречия Тараскона, вот почему мы не в силах перед ним устоять!