Королевские бастарды
Шрифт:
И он, таща меня за руку, бегом миновал обе комнаты. Когда я вскрикнула от ужаса, взглянув на мертвых, Ле-Маншо проворчал:
«Да, беда, конечно, но ведь случается! Две богомолки отправились прямиком в рай».
Мы спустились по лестнице. Соседи еще ни о чем не подозревали, дом мирно спал.
Только на втором этаже я стала различать смутный шум, который доносился с улицы, а Ле-Маншо сказал мне:
«Глупо, конечно, заниматься всякими мерзостями. Разве укроешься от всевидящего ока Господа Бога и полиции? Вот уже бравые
Было около одиннадцати.
Дочка консьержа играла на пианино гаммы у себя в привратницкой.
Когда мы спустились во двор, множество людей уже бежало по переулку к улице Виктуар.
Путь им преграждала карета, и они огибали ее. Поднялся шум и в доме. Из коридора, который вел на задний двор, выскочил привратник; на нем лица не было.
«Господи! Господи! – вопил он. – Убийство у меня в доме! Теперь неприятностей не оберешься! Но преступника уже поймали! Да не терзай ты свое пианино, мамзель Артемиза! На помощь! Пожар! И надо же, такая была спокойная квартира!»
Покойницы волновали этого человека меньше всего! Но жене, которая вышла на порог привратницкой, он сказал:
«Ухлопали двух миллионерш с третьего этажа. Для дома опаснее всего одинокие старухи, которых считают богачками, хранящими все золото мира в своих матрасах. Я всегда это говорил…»
Не знаю уж, каким образом, но двор вмиг заполнился народом. Через открытую дверцу кареты, которая стояла теперь возле ворот, я увидела очки тетушки Адели, ее седые букли и большую шляпу с перьями.
Госпожа Жафрэ с беспокойством спросила:
«Что у вас тут творится, друзья мои? Неужели случилась какая-то беда?»
Вторая дверца экипажа тоже была распахнута настежь. Ле-Маншо втолкнул меня в нее, шмыгнул за мной следом и исчез в глубине кареты.
В экипаже кроме добрейшего Жафрэ сидела еще и графиня Маргарита. Она тоже с удивлением спрашивала:
«Что? Что тут происходит?»
«Убийство! Убийство!» – отозвалось сразу множество голосов. Во дворе уже яблоку было негде упасть.
Несмотря на то, что господин Жафрэ удерживал меня, я высунулась из окошка. Я уже представляла себе бледного Альберта в окружении полицейских, уже видела, как его ведут в наручниках, словно преступника, и приготовилась крикнуть во весь голос: «Он невиновен!» – а дальше будь что будет!
Но в толпе уже раздавались голоса:
«Это Ле-Маншо! Клеман Ле-Маншо! Это его почерк!»
Я почти обрадовалась.
На этот раз полиция верно определила, кого следует искать.
Я повернулась к тетушке Адели, думая увидеть на ее лице испуг и беспокойство, но ошиблась: за ее показным волнением таилась только злоба. С кривой усмешкой госпожа Жафрэ громко сообщила:
«Должно быть, этот Ле-Маншо – страшный негодяй! А кто, собственно, убит?»
Услышав ее вопрос, я невольно засомневалась. Я уже не верила, действительно ли видела то, что видела.
Позади кареты послышался громкий шум: вели, вернее, тащили убийцу. Его волокли шесть или семь полицейских.
Следом валила толпа, сыпались проклятья, и в этом людском скопище я заметила служанку, которая кричала громче всех и вытирала глаза платком.
Вытаскивая его, она наверняка задела горсть монет – плату за кровь…
С тех пор я вас больше не видела, принц. Как вы можете объяснить мне свое отсутствие? Тащили не Альберта, но и не страшного товарища моего бегства из роковой квартиры.
Каким образом вы там оказались? Почему заняли место Альберта? Объясните мне это чудо, эту загадку! Ведь это были вы, не так ли? Вы – в одежде простого рабочего и без искусственной руки, этого шедевра, который делает незаметным ваше увечье. Я прошу вас, скажите мне правду!..
– Да, это был я, – проговорил Жорж, помолчав. – Даже если я стану это отрицать, вы ведь все равно мне не поверите.
– Конечно, не поверю… Но почему вы там были? – вскричала девушка.
Жорж не поднимал глаз и не отвечал.
Клотильда ждала, трепеща от волнения.
Глядя на Жоржа, она то бледнела, то краснела.
Было совершенно ясно, что ее тревога не связана с трагическими воспоминаниями; девушку томила и мучила совсем другая мысль.
– Ты не любишь меня! Ты меня не любишь! – простонала Клотильда. В голосе ее звенели слезы, тогда как сухие глаза с горячей мольбой смотрели на жениха.
Жорж взял руку невесты и поднес к губам.
– Клянусь, что люблю, – сказал он.
Молодые люди позабыли о комедии, которую так старательно разыгрывали, желая обмануть шпионов. Клотильда забыла о ней первая. Она воскликнула, прижимая руку Жоржа к своей груди:
– А я! О! Я боготворю тебя! Разве нужен мне твой ответ? Разве я не знаю правды? Разве не понимаю тебя лучше, чем ты понимаешь себя сам? Ты пошел туда – и явился сюда – лишь повинуясь чужой воле, которая каждую минуту может разлучить нас! Ты не принадлежишь мне! На первом месте – твоя мать, а потом уже – я!
Клотильда была так хороша в этот миг, и красота ее дышала такой любовью, что Жорж прикрыл глаза, сердце его сжалось, он побледнел.
– Клянусь тебе, что люблю тебя! – повторил молодой человек, и в голосе его звучала неподдельная страсть. – Я никого не любил кроме тебя и никого кроме тебя не полюблю!
Девушка прильнула к жениху, прикоснулась губами к его губам, но лишь на миг, на один краткий миг.
Когда она вновь опустилась в кресло, лицо ее было печально.
– Ты обманываешь меня, вернее, обманываешь самого себя, мой бедный, милый Клеман! – грустно промолвила Клотильда. – Ты слишком благороден для того, чтобы огорчать свою маленькую сестричку. Ты – раб, и тебя используют без меры и без жалости.