Королевский дуб
Шрифт:
— О Господи, что с вами случилось? — со страхом воскликнула я. — Как вы себя чувствуете? Том не…
— Том? Ах, это… — Он прикоснулся к своей челюсти. — Не-е. Это сделал корень кипариса. Жимолость и шиповник доделали остальное. Не-е, старина Том не стал бы меня бить. Хороший человек Том Дэбни. Сейчас он высыпается с похмелья, которое должно было бы его убить. Оно же составляет девяносто девять процентов от моего самочувствия. Остальное поправится от чашки кофе и яичницы. Я три дня жил на вяленой оленине и вареном окопнике.
Я, как и три дня тому назад, пригласила Тима в кухню. Хилари, которая сидела за столом и вырезала из журналов
— Знаю, что я сейчас выгляжу не Бог весть как, но все же никогда не думал, что отпугиваю детей, — усмехнулся Тим Форд.
— Пожалуйста, извините ее. Одиннадцать лет — такой возраст, который я бы хотела просто перепрыгнуть. Вы здесь ни при чем.
— Что ж, не могу ее винить. Том наказывал держаться подальше от города, а то ваш начальник полиции заметёт меня только за то, что я такой безобразный.
— Вы действительно выглядите изрядно избитым. Что у вас там на самом деле произошло? — спросила я, наливая кофе и разбивая над сковородой яйца.
— О Бог ты мой, чего там только не было! Присядьте рядышком, пока я ем, и я все расскажу. Или кое-что. А кое-что я не собираюсь рассказывать ни одной живой душе до самой смерти. Даже Эрлин. Я, черт возьми, тысячу раз предпочел бы, чтобы она думала, будто я был здесь с женщиной, — хотя, возможно, так она и думает.
Таким образом, я узнала о невероятном ночном налете на охладительные бассейны завода ядерного оружия „Биг Сильвер", осуществленном полуголодным сумасшедшим и рыжеволосым, шестисполовинофутовым гражданским инженером из Кейвз Коув, Теннесси.
Первый день они провели, кружа друг вокруг друга, как псы, обнюхиваясь, отступая и вновь приближаясь. Вначале Том не сказал Форду, зачем он его вызвал, но к тому времени, как они обменялись краткими сведениями друг о друге и уселись на крыльце дома на Козьем ручье с выпивкой и ланчем, Тим имел довольно полную картину. Или, по крайней мере, предполагал, что его вызов каким-то образом связан с заводом, и это не понравилось бы никаким властям, о каких он только мог подумать. Том Дэбни явно был человеком, не признающим границ, и находился на крайнем пределе нормальности, и было видно, что довольно долгое время он пылал в огне своей одержимости. Даже если бы Форд не читал газет и не смотрел телевизор, он понял бы это при одном только взгляде на Тома. В первый час своего пребывания на ручье Тим думал, что имеет дело с ненормальным. Во второй час он не был в этом уверен. Позже это его больше не интересовало.
— А он притягательный сукин сын, а, как вы считаете? — восклицал Тим Форд. — Господи Боже, и он может так хорошо говорить, и плести рассказы, и песню спеть, и станцевать… Этот дурачок может танцевать так, как никто другой не станцует, а я таки видел, как пляшут в Теннесси. Вы когда-нибудь видели, как он это делает?
Я кивнула. Я не могла отвести глаз от Тима Форда. Пение? Танцы? О чем только думал Том? Не желая того, своим мысленным взором я видела его, гладкого, как морской котик, коричневого и нагого, танцующего в ночном лесу, видела его тело, пятнистое от света костра. Я потрясла головой, как выходящая из воды собака.
— Он великолепный танцор, — согласилась я.
— А его дом, там, на ручье, — продолжал Тим. — Это настоящее чудо. Господи, я бы сделал все, что требуется на божьем свете, только чтобы
— Это совершенно особое место, — сказала я. Что-то в моем голосе привлекло его внимание, и он некоторое время задумчиво смотрел на меня. Но единственное, что он сказал, было:
— Я не удивляюсь, что он свихнулся, если думает, что вода в таком месте леса отравлена.
— Это тан? — прямо спросила я, удерживая его взгляд. Он поднял руку:
— Я подхожу к этому.
Мужчины разговаривали весь день после полудня, съели ужин на террасе, а затем уселись за квартой виски и поговорили еще. К полуночи Форд знал о Томе, его жизни, занятиях и мыслях столько, сколько мог воспринять.
— Это было так, будто Том не мог остановиться, — рассказывал мне Тим. — Будто он был уверен, что я пойму, как у него обстоят дела и что для него имеет значение. Черт возьми, к этому времени он мог бы быть Джеком Потрошителем, а я бы плевал на это. Он загипнотизировал меня так же, как мангуст гипнотизирует змею.
Постепенно Том перестал рассказывать о себе и начал говорить о лесах, реке и ручье, о древней жизни леса, о мифах, об охоте и о том, что дает дикая природа. Он играл на гитаре для Тима и пел ему некоторые древние атональные песни, те, которым научил Хилари и меня, вынес свой лун и стрелы, чтобы Тим посмотрел на них. К трем часам утра и выпитой наполовину бутыли он уже рассказывал Тиму о ритуалах, их назначении и силе воздействия. H рассвету и опустошению бутыли Том показал Форду один из ритуалов, и, больше того, Тим принял в нем участие.
Инженер прямо не рассказал мне об этом, заметил только:
— Я делал у него такие вещи, в которые никто, находясь в здравом уме, не поверил бы.
Но я все поняла, конечно, я поняла.
Тогда, и только тогда, после ритуала, Том объявил Тиму Форду свое желание: отправиться вместе с инженером на территорию завода в темноте и украдкой, под носом охраны и мимо сигнализации, оружия и собак всей службы безопасности, в самое сердце комплекса, где расположены огромные резервуары, охладительные бассейны и места захоронения отходов, и там при помощи полевых приборов сделать анализы всей воды, вытекающей из этого района, а также грунтовых вод. А затем выбраться оттуда.
— Я почти наклал в штаны, простите, Энди, — рассказывал Тим. — Я заявил ему, что мы никогда не увидим мира за пределами федеральной тюрьмы, в которую нас засадят, если поймают. А он только усмехнулся и спросил: „Ты думаешь, они смогут нас поймать?" И я тут же понял, что сделаю это. Потому что был уверен: нас не смогут поймать. И, клянусь Богом, они нас не поймали.
Мужчины легли спать с затуманенными головами, когда солнце всходило, а Том разбудил Тима, когда оно садилось. Том выложил перед Фордом наряды командос собственного изобретения: камуфляжные брюки и рубашки, мокасины из мягкой кожи для выслеживания зверя, ремни, для того чтобы повесить на них охотничий нож Тома и сумку Тима с аппаратурой.