Королевский гамбит
Шрифт:
Почти такой же разговор происходил в кабинете гауптмана. Только там был не совет, там фон Штауберг отдавал приказ Крафту.
Гауптман понуро сидел в кресле, а оберст неслышно расхаживал по гостиной и говорил с холодным блеском в глазах:
— Ты знаешь, Курт, что Мюллер требует немедленной ликвидации всех очевидцев трагедии на стрельбище? Мне удалось, по крайней мере, получить отсрочку. Я не могу предсказать, как обернется дело после встречи Мюллера с Канарисом.
— Мой шеф!..
— Слушай, Курт! — Штауберг остановился, забарабанил по столу волосатыми в перстнях пальцами. — Я не могу сделать то, что по долгу службы и по положению обязан выполнить ты.
Крафт вскочил.
— Сиди! — голос оберста был властен и суров. — Надо позаботиться, чтобы Мюллер никогда не рассказал адмиралу о спектакле с ложным выбросом, не рассказал детали провалившейся затеи со стрельбищем. Для этого потребуется твоя храбрость и острый кинжал, желательно иностранного производства.
— Я понял вас!
— Отлично, Курт! Сегодня у Мюллера прием. Ты будешь приглашен. Постарайся раздобыть кинжал без свидетелей. И вообще пусть об этом знают двое — ты и я.
…Ровно в двадцать два по берлинскому времени, проводив гостей, оберст вышел принять перед сном водную процедуру. Где бы ни был Мюллер, куда бы ни забрасывала его судьба, он свято соблюдал строжайший режим. И под знойным небом Африки и среди фиордов Норвегии можно было в разные времена года видеть тучную фигуру в ледяной до боли или теплой, словно парное молоко, воде. И в эту ночь Мюллер поднялся на купальную горку, чтобы окунуться в прохладное озеро. Как всегда, он лег на живот и заскользил по линолеуму вниз. Адъютант пробовал ногой воду и досадовал на шефа: “Какая закалка, лишь бы тебе угодить”. Наконец он решительно бросился вперед, поднимая тучу брызг.
А Мюллер тем временем уже вышел на берег. Из полумрака выступила полураздетая фигура. Осторожно приблизилась к нему сзади. В лунном свете блеснул нож. Адъютант, барахтаясь на мели (он не умел плавать), следил за маячившей на озерной глади головой человека — Мюллера. Но оберст почему-то изменил привычке: он уплывал все дальше. Слева появилась еще одна голова. Второй пловец плыл “брассом” быстро и легко. Мюллер так никогда не плавал. Адъютант забеспокоился, выскочил из воды и неожиданно увидел шефа.
Тот лежал возле вышки, уткнувшись лицом в песок. Из его спины торчал кинжал с костяной рукояткой.
Весь особняк был поднят на ноги. Из Риги спешно вернулись фон Штауберг и старшие офицеры разведывательной службы.
— Господа, — разыгрывая глубокую скорбь, обратился к присутствующим фон Штауберг. — Если мы не примем кардинальных мер, тогда то, что случилось сегодня с нашим дорогим и незабвенным другом Отто Мюллером, завтра произойдет с каждым из нас, — он потрогал охотничий нож, лежавший на столе. Клинок ослепительно сиял. На рукоятке из лосиного рога было выжжено каленой иглой “Н. А. Полянский”.
“НАУЧНАЯ КОМАНДИРОВКА”
Берлинский аэродром вне очереди принял скоростной бомбардировщик из Риги. Самолет еще не подрулил к стоянке, еще вращались пропеллеры, сливаясь в блестящие диски, как от центральных ворот прямо по взлетно-посадочной полосе к нему подкатил закрытый легковой автомобиль. Человек в черном реглане и офицерской фуражке с высокой тульей, не обращая внимания на недовольство летчиков, подошел к открывшемуся люку и прокричал по-русски:
— Николай Петрович!
Соколов спрыгнул на бетонированную полосу, приблизился к офицеру и проговорил:
— Я — двести пятьдесят шестой.
— Прошу в машину!
Автомобиль помчался по городу.
Настороженно и беспокойно жил Берлин. Воздушные тревоги следовали одна за другой. Небо над городом заполнял рокот моторов, вой сирен и грохот разрывов. Как только появлялись бомбардировщики, все живое пряталось в подземелье. Из парков, садов, развалин и с крыш били скорострельные пулеметы, зенитные пушки. Разрывы белыми хлопьями пятнали синеву, а осколки градом сыпались вниз.
Налеты все учащались. Бомбы рушили здания, расплескивали море огня на целые кварталы. Вереницы пожарных машин метались по городу из одного конца в другой, но пламя бушевало, не утихая.
Улицы были загромождены обломками стенных пролетов, усеяны кирпичной крошкой и битым стеклом. Многоэтажные дома с зеленью на балконах словно притаились, испуганно всматриваясь в безоблачное небо темными окнами с крест-накрест бумажными лентами на каждом уцелевшем стекле. Руины вздымали пролеты лестничных клеток. На стенах, местами растрескавшихся и покосившихся, пластами висела отставшая штукатурка. Неподалеку виднелись пробитые бомбами насквозь этажи, вывернутые из земли фундаменты.
Мостовая была разворочена фугасными бомбами. Восстанавливать ее не успевали. Так называемые челночные операции давали возможность методически бомбардировать военные объекты немцев. Советские самолеты, отбомбившись, приземлялись в Англии, забирали там бомбы и сбрасывали их на врага, возвращаясь домой. Так же поступали и англичане.
Вся эта картина сейчас предстала перед Соколовым во всех ее грандиозных масштабах. “Нет, — думал он, — даже это не возмездие за то, что натворили гитлеровцы на моей родной земле”. И вдруг майор почувствовал одиночество.
Взгляд его скользил по землистым и хмурым лицам редких прохожих. Машина на предельной скорости мчалась вперед, крутыми виражами огибая препятствия и воронки.
Где-то нудно завыла сирена. Рев ее подхватила другая, третья… И вот уже, казалось, завыл, застонал весь Берлин.
Офицер поспешно вогнал машину в первый попавшийся полуразрушенный двор.
— Сюда! — показал он Соколову на подвал, возле которого толпились люди. — Переждем налет. В убежище пока спускаться не будем.
Над городом звено за звеном, эскадрилья за эскадрильей величаво плыли советские бомбардировщики. Отрывисто и гулко захлопали скорострельные зенитные пушки, забесновались пулеметы. Флагманская машина, сделав боевой разворот, начала бомбежку. Вокруг самолетов вспыхивали белые облачка разрывов, тянулись дымные трассы. Вдалеке послышались громовые раскаты.
— В районе “Борзига”, — определил кто-то.
Одна из тяжелых машин, попав в полосу заградительного огня, неуклюже накренилась. Черный дым потянул от ее моторов. “Держись! Держись! — чуть было не закричал Соколов. — Сбей пламя, взмой в поднебесье!”
Но смертельно раненный бомбардировщик уже вошел в пике. Убежище притихло. Даже немцы почувствовали, что на их глазах свершается подвиг, что сейчас эти безрассудные русские парни машиной ударят по цели…
После тревоги, покачиваясь на мягком сиденье автомобиля, майор не смотрел на проносящиеся улицы. Перед глазами его все еще плыли эскадрильи серебристых машин с красными звездами на крыльях. Они словно говорили: “Ты не один здесь, майор Соколов. Видишь, мы поддерживаем тебя!”