Королевский путь
Шрифт:
Флем хотелось верить, что ее госпожа сменила гнев на милость, и, робко настаивая, стала говорить, что Босуэл получил не по заслугам.
Мария оторвалась от работы и спросила:
— Как так?
— Во-первых, этот несчастный провел четыре месяца в Эдинбургском замке. Он оказался там по обвинению человека, который, как нам известно, не совсем душевно здоров.
— Ты считаешь, действительно был заговор с целью украсть меня?
— Он существовал лишь в больном воображении Арана, а обвиненный им Босуэл, пострадал, как будто действительно
— Так что же, он мучился там? Да он сбежал из тюрьмы!
— А почему бы и нет, Мадам, если его посадили по ошибке?
Флем засмеялась.
— Представляю его себе, взламывающего засовы и раскачивающегося на веревке у стены…
— Занятно, если он изменился… Прошло уже много времени, с тех пор как мы видели его в последний раз… Возможно, мы вообще его больше никогда не увидим.
— Он бы отдал многое, чтобы вернуться ко Двору, Мадам.
— А мы бы отдали многое, чтобы он не приближался ко Двору.
— Однако он невиновен.
— Флем! А почему ты просишь за него? Ты что, влюблена в него и неверна Мэйтленду? Ты с такой любовью говоришь об этом грубом южанине!
— Мне не хочется, чтобы говорили, что вашим именем вершится несправедливость!
— Ты слишком обременяешь себя теми, кто того не заслуживает, Флем. Подумай о том, как везет ему. Как он умудрился вернуться во Францию, ты знаешь? При помощи женщин! Одна из них — Джанет Битон, а другая — эта датчанка. Не счесть тех, кого он страстно любил всего лишь одну ночь, а потом бросал. Он сбежал в лодке, но потерпел кораблекрушение недалеко от английских берегов, не успев добраться до Франции. А вот теперь все-таки занятно, кормился ли он из рук королевы Англии? Мы знаем, он был ее заключенным. А не он ли совратил дочь своего тюремщика? Флем! Ты рискуешь своей репутацией, прося снисхождения для такого человека!
— Но, Мадам, он просит Вашей милости.
— Ах! У него есть мольба! Откуда тебе это стало известно?
— Через его дядю.
— От старого испанского развратника?
— Да, Мадам, это правда, он распутник, но в конце концов он любит своего племянника. Я думаю, мы должны вспомнить, что большую часть своей жизни Босуэл провел во дворце Бишопа, где, возможно, и научился потворствовать страстям. Мадам, у нас есть перед ним преимущество: счастливое детство. Можем ли мы винить тех, кому повезло меньше?
— Моя дорогая Флем, он позволял бушевать своим страстям, и я не сомневаюсь, что называл это счастливым детством.
— Да, но именно это сделало его таким, какой он есть.
— Это Бишоп так тебе напел, не правда ли?
— Он так говорил мне. Он говорит, что Босуэл в страшной нищете. Ему пришлось отдать под залог свои земли, чтобы выручить немного денег. Он напоминал мне, что Босуэл всегда был предан Вашему Величеству.
— Предан мне… настолько, что задумал украсть меня и насильно выдать замуж за Арана?
— Это лишь фантазии сумасшедшего, Мадам.
— Да как же мы можем быть уверены в этом, Флем,
— Но в конце концов известно, что Аран сумасшедший.
— И поэтому ты считаешь, что грехи Босуэла надо забыть, и он должен быть вновь приглашен ко Двору?
— Нет, мадам, так я не считаю… но капитан нашей гвардии во Франции недавно умер, и место свободно…
— И ты считаешь, что Босуэл годится на это место?
— Но в конце концов это поможет ему хоть как-то поправить свои дела, Мадам. Состояние его финансов плачевное. Его выгнали из его собственной страны.
— Флем, милая, попросите кого-нибудь привести Давида.
Флем поднялась и призадумалась: теперь без разрешения этого Давида ничего не делается. Пьемонтец становится могущественнее моего милого лорда Мэйтленда…
Риччо явился без промедления. Как же великолепно он выглядел в эти дни! Одет он был восхитительно. Как изысканны его манеры, и до чего тонко он льстил королеве!
— Давид, — сказала Мария, и когда она произнесла его имя, вся нежность к этому человеку перетекла в ее голос, — ко мне обратились с просьбой, — она улыбнулась, глядя на Флем, — и состоит она в следующем: на Босуэла надо возложить командование шотландской гвардией во Франции. Как по-вашему, не плохо ли это?
Риччо пришел в восторг. Граф Меррейский опасается Босуэла, и в то же время граф Меррейский — враг Давида Риччо. Джеймс начал догадываться, какое влияние оказывает Давид на королеву. В общем, того, что Босуэл и Джеймс Стюарт — враги, было достаточно, чтобы ответить положительно.
— Мадам, — сказал Риччо, — он храбр, и этим все сказано. Благодаря своей храбрости он идет впереди всех даже в этой воинственной стране, где, казалось, мужество столь же естественно для людей, как и дыхание. Он никогда не подведет вас.
* * *
У Джеймса Хепберна, графа Босуэла, дела пошли на лад. Ему не нужно было более занимать деньги, и, хотя он пребывал все еще в изгнании, он все-таки радовался своему назначению.
Джеймса Стюарта, графа Меррейского, такое назначение не обрадовало. Они поговорили с Мэйтлендом и сошлись на том, что все это — с подачи Давида Риччо. Их все больше выводили из себя самонадеянность итальянца и благоволение, которое оказывала ему королева. Но теперь главным, кто тревожил их, вновь стал Босуэл.
— Это может сказаться на нас, — сказал граф Меррейский, — у этого человека в Шотландии до сих пор есть друзья. — Это колдовство, клянусь тебе. Ему достаточно разок взглянуть на женщину, и все, она — его жертва. Он совращает ее и уходит, но, если он вернется, она готова быть его рабыней. Да разве бы он мотался из страны в страну, не будь вереницы женщин, готовых кормить его и ублажать в постели. Кров, еда, деньги и лошади — все на его пути!
— У него друзья среди королевского окружения, — добавил Мэйтленд. — Этого уже достаточно.