Королевский развод
Шрифт:
«Кристи, вероятно, любит детей. Посидеть с Симой ей будет в радость», – подбадривал себя Виктор, набирая номер старшей кузины.
Однако ту просьба двоюродного братца не обрадовала:
– Завтра не могу, вот прям никак: я на маникюр и педикюр записана. Не могу же я ребенка весь день за собой таскать! И послезавтра не могу – у меня стрижка и покраска. В среду у меня массаж, в четверг – бассейн и укладка. У меня вся неделя расписана! Ни минуточки свободной нет!
– Может, Мира тогда посидит? – робко попросил Виктор.
– Ни в коем случае! Мирочке нужно к школе готовиться. Да и вообще, она не может с детьми сидеть – она сама ребенок, – заступилась за дочку Кристина.
Итак, на выручку Виктору никто не пришел. Другого выхода, как взять Симу с собой на работу, у него не было.
Глава 12. Представление
Когда Маша приходила в офис «Кавардака» на собеседование, он был почти пуст: артисты были на мероприятии, реквизитор с костюмершей уехали на оптовую базу за какими-то материалами, сценаристка отпросилась к стоматологу. Двери в кабинеты с табличками «Организационно-экономический отдел» и «Бухгалтерия» были закрыты. Встретила Машу кладовщица Валентина Павловна, временно исполнявшая роль офис-менеджера, и, узнав, что та явилась на собеседование, молча указала на дверь с табличкой «Директор».
Теперь же место за столом в комнате, служащей приемной, пустовало, зато в холле перед ней царило оживление. Двери гардеробной, предназначенной для переодевания артистов, гримерной, кладовой и мастерской, где работали реквизитор и костюмер, были распахнуты. Из комнаты в комнаты сновали наполовину переодетые и частично загримированные артисты. Худенькая женщина лет сорока суетливо поправляла на них костюмы. Сквозь распахнутую дверь мастерской за ней наблюдал чуть полноватый мужчина примерно ее возраста. Артисты же наседали на круглолицую даму лет пятидесяти с плохо прокрашенными и еще хуже уложенными рыжими волосами. Она раздавала всем файлы с листами, на которых был напечатан текст, отвечала на уточняющие вопросы.
У входа в приемную стоял крепко сложенный бородатый мужик в косухе и бандане. За происходящим в холле он наблюдал с высокомерным снисхождением, и его пренебрежение к коллегам выказывала торчащая изо рта зубочистка, которой он, скорее всего, совсем недавно ковырялся в зубах. Позже Маша узнала, что он в «Кавардаке» выполнял роль диджея, и звали его Миша Бурелом, причем это было не прозвищем, а настоящими именем и фамилией парня.
Он-то и заметил первым появление в офисе «Кавардака» Маши.
– А вот и Маша-потеряша, с Луны упадаша, – провозгласил он, и в Марию вперилось полтора десятка пар изучающих глаз.
– Ты новая артистка? Тебя взамен Ляли взяли? – посыпались вопросы.
– Ты реально, что ли, перекрасилась? На фига? Можно ж было парик взять! – воскликнул парень в клоунском парике, но не с рыжими, а с фиолетовыми волосами. – Если под каждый новый сценарий перекрашиваться, через месяц облысеешь.
– Тебе сколько лет? – бесцеремонно поинтересовалась дама с растрепанной прической. – Моя Маша-Луняша – подросток вообще-то.
– Да не парься ты, Майя Валериевна, я-то здесь на что? – засмеялась миловидная барышня лет двадцати пяти. – Десять минут – и будет, как новорожденная.
– Роль хоть хорошо выучила? – строго спросила Майя Валерьевна и протянула Маше файл с листочками: – На, освежи в памяти, пока Угрюмов не пришел.
Маша машинально взяла файл и направилась в сторону приемной.
– Гардеробная – там, – бесцеремонно развернул ее за плечи бородач – лицом к гардеробной.
– Зачем мне гардеробная? Мне в приемную надо, – наконец-то подала голос Маша.
– Что ты там забыла? Там начальство сидит, – преградила ей путь худощавая дама. – Нам – туда, – указала на гардеробную. – Не топчись, плиз, нам еще костюм по фигуре подгонять. Прежняя Маша-Луняша круглей была, все-таки на четвертом месяце уже, хоть и скрывала.
– Зачем костюм? Я Маша, но не Луняша, – уперлась Мария.
– Роли не выбирают! – философски изрекла худощавая дама, настойчиво подталкивая Машу к гардеробной.
– Оставь ее, Любовь Максимовна, это новая секретарша шефа – на той неделе на собеседование к нему приходила, – заступилась за Марию выглянувшая из кладовки Валентина Павловна. – Пусть на место идет, а то там трезвонит кто-то с утра пораньше, покоя не дает.
Проскользнув в приемную, Маша взглянула на настенные часы. Они показывали без пяти минут десять. До начала рабочего дня оставалось пять минут. Шеф сказал, что рано не встает, особенно по понедельникам, поэтому будет лучше, если Маша будет приходить к десяти, а уходить в семь вечера, делая перерыв в середине дня в то время, когда будет посвободнее. И вообще рабочий день ей предложили ненормированный, предупредив, что иногда придется задерживаться, иногда – приходить раньше, а иной раз даже выходить в выходные дни. Но Маша была на все согласна, тем более что за переработку ей обещали доплачивать.
Все три двери, ведущие из приемной в рабочие кабинеты, включая директорский, были закрыты, и Маша не знала, на месте ли уже ее шеф. Решила на всякий случай заглянуть в его кабинет, но он оказался заперт. Маша почувствовала себя неловко – ей казалось, что за ней наблюдают через стекло, отгораживающие приемную от просторного холла, битком набитого сотрудниками «Кавардака». Но, покосившись в сторону, она поняла, что преувеличила степень заинтересованности коллег своей персоной: в ее сторону никто не смотрел – все продолжали бегать и суетиться, кажется, напрочь забыв о ее существовании.
На столе забренчал телефон, но как только Машина рука коснулась трубки, замолчал, будто чего-то испугавшись.
Поручений у Маши пока не было, и после того как она включила компьютер, делать ей было нечего. Не оставалось ничего другого, как наблюдать за происходящим в холле.
Столпотворение там продолжалось до тех пор, пока уличная дверь не распахнулась, впустив высокого импозантного мужчину в джинсах и коньячного цвета вельветовом пиджаке, надетом поверх ярко-синей рубашки в мелкую клеточку. На ногах у него были замшевые туфли почти такого же цвета, как пиджак. В одной руке он держал коричневую борсетку, в другой – темно-синий зонт-трость. Короткая стрижка, ухоженная бородка и недешевые часы на запястье выдавали в нем состоятельного человека.