Королевский судья
Шрифт:
Джордж Джеффрис ухмыльнулся:
— Это значит, ваш ирландец завел английскую юстицию в тупик, тачка застряла в грязи.
— И что теперь?
— Вашего друга подвергнут peine forte et dure. [4] Не самая приятная смерть.
Судья Тирелл недоумевал, почему Трелоней этим утром так медлил, и, понизив голос, напомнил ему:
— Вы должны предписать пытку, брат.
Сэр Орландо обреченно вздохнул:
— Вы правы. Я должен.
4
Пытка
Он посмотрел на ирландца, затем опустил глаза и произнес решение суда:
— Обвиняемый, суд принял решение: вас отведут обратно в тюрьму, в темный каземат; вас положат спиной на пол, руки и ноги привяжут веревками, на ваше тело будут ставить гири, все больше и больше. В первый день вы получите три куска ячменного хлеба, на следующий день вы имеете право пить воду; и это станет вашим наказанием, пока вас не освободит смерть.
Во дворе суда воцарилась мертвая тишина. Peine forte et dure уже многие годы не применялась в Лондоне. Ее последней жертвой оказался майор Стрейнджвейс, представший перед судом за убийство своего будущего зятя, и его смерть под пыткой многим врезалась в память.
Судья Трелоней дал знак одному из тюремных надзирателей, которые привели заключенных в суд. Тот вышел вперед, взял неподвижного Бреандана под руку и увел за собой.
— Пресвятая Богородица! — вырвалось у Алена. — Но они не могут поступить так бесчеловечно.
— Он этого хотел, мой друг, — заметил Джордж Джеффрис. — Может, оно и к лучшему. Обычно суд разрешает друзьям или родственникам обвиняемого сократить его страдания.
— Как это?
— В случае со Стрейнджвейсом его друзья в дополнение к гирям встали ему на грудь. Он умер очень быстро.
Ален в ужасе посмотрел на своего соседа. Лишь спустя некоторое время ему удалось взять себя в руки. Ничто больше здесь его не удерживало. Он вскочил и начал энергично продираться между зрителями к выходу. Немедленно нужно сообщить Иеремии о непредвиденном повороте событий. Может быть, ему удастся урезонить ирландца, пока тот добровольно не лег под гири, которые раздавят его.
Ален торопливо прошел вдоль здания Олд-Бейли, свернул на Ладгейт-хилл и побежал вниз, к Блэкфрайарскому причалу. Он с нетерпением ждал лодки, хотя знал, что торопиться уже нет смысла, так как приговор суда будет приведен в исполнение только завтра утром. Но Ален не был уверен, что Иеремия действительно у леди Сент-Клер, и не хотел терять время.
Наконец он сел в лодку и скоро сошел с нее на пирсе за домом Хартфорда. Цирюльник назвал свое имя, и лакей провел его через сад до двери на верхнем этаже. В доме царило возбуждение. Служанки выносили из комнаты, где, как увидел Ален, стояла большая кровать с балдахином, испачканные простыни и тазы с водой. Осторожно он подошел ближе. Возле кровати на стуле с засученными по локоть
— Что вы здесь делаете? — зашипел он. — Вы ведь должны быть на заседании.
Ален наклонился и посмотрел на женщину в кровати:
— Она в порядке?
— Да, спит.
— А ребенок?
— Там, в колыбели. Роскошный мальчик, — гордо объявил Иеремия, как будто сам стал отцом. — А теперь наконец объясните мне, что произошло.
— Процесса не будет. Бреандан отказался признать суд. Завтра его будут пытать.
— Что? Вы шутите.
— К сожалению, нет.
— И судья Трелоней ничего не предпринял, чтобы этому помешать?
— Поверьте мне, он пытался. Он уговаривал Бреандана, как, впрочем, и другие судьи. Им невыгодно приговаривать человека к смерти без суда. Это бросает тень на нашу юстицию.
— Я начинаю терять веру в английские законы, — сквозь зубы сказал Иеремия. — Ален, оставайтесь здесь и не сводите глаз с леди Сент-Клер. Я поручаю ее вам. Когда она проснется, не рассказывайте ей о случившемся. Скажите, что процесс отложили. А я поеду к лорду.
Глава тридцать седьмая
— Как вы могли допустить подобное? — Иеремия, не желая того, кипел от негодования. — Как вы с вашим чувством чести могли обречь человека на столь мучительную смерть?
Сжав руки в кулаки, священник взволнованно ходил взад-вперед по кабинету Трелонея в Королевском суде. Он даже растерялся от своей несдержанности, которой не знал за собой.
Судья стоял возле письменного стола и смотрел на возбужденного посетителя с пониманием и сочувствием.
— Не в моей власти было помешать этому, — спокойно ответил он.
— На континенте превозносят самое человечное и самое справедливое английское права, так как охранная грамота английского народа, Великая хартия, запрещает применение пыток. Какая жестокая ирония! Скольких моих единоверцев пытали только при королеве Елизавете!
— Таков был недвусмысленный приказ королевы, — терпеливо возразил сэр Орландо. — Согласно общему праву, пытка тогда была так же незаконна, как и сейчас. Я знаю, некоторых ваших братьев подвергли пытке, и весьма сожалею об этом, поверьте. Но постоянная угроза королевству со стороны католического Рима повергла нас тогда в сильный страх и, к сожалению, привела к несоразмерной жестокости. Но уверяю вас, сегодня пыток в Англии не применяют.
— За исключением peine forte et dure! — возмущенно ответил Иеремия.
— Да, мой друг, как ни тяжело мне это признавать, вы правы. И что еще трагичнее, постыдная практика покоится на необъяснимом юридическом недоразумении. В статье, на которую при этом ссылаются, речь идет о prison forte et dure, то есть о более строгих условиях содержания заключенных. Никто не знает, когда и почему из prison получилась peine. Позор для нашей юстиции.