Королевское великодушие

Чувакин Олег Анатольевич

Игнасий поклонился. Король продолжал:

— Палачу не впервой надевать маску и рубить топором. Но меня заботит ее величество королева-мать. Она никак не расстанется с призрачной властью королевы. Но король — я! И мне не помешает ни она, ни ее сестра, принцесса тупого Сатобея! Я углядываю в посланном мне случае длань провидения.

Король перевел дух.

— Жизнь подданных — моя жизнь, не правда ли, Игнасий?

— Это так, ваше величество. — Игнасий поклонился.

— И? — нетерпеливо вопросил король.

— Она непременно вмешается, ваше величество, непременно, и станет выслушивать советы своей

сестры Зоиады, принцессы Сатобея — Желтого Острова. И вместе они будут серьезной помехой к исполнению указов юного короля, вашего величества. А это отразится на вере подданных в вас.

— Так ты отказываешься мне помочь, Игнасий? — Глаза короля сверкнули.

— Мой долг повиноваться вам, ваше величество.

— Это дерзкие слова, Игнасий! — Король нахмурился.

— Да простит меня ваше величество. Не смею говорить, но предстоящие казни мне видятся не вполне обдуманным поступком. — Колдун вновь поклонился, глубоко и с достоинством.

Королю показалось, что косматая голова колдуна прошла через ковер и углубилась в каменный пол.

— А какую казнь ты выберешь себе? — грозно спросил король и тут же ужаснулся: лишить жизни потомка великого Мерлина!

— Ваше величество, вам прекрасно известно, что я тут же переселюсь в иное существо и начну новую жизнь. Я вечен. Смерть нисколько не страшит меня, и вид казни, ваше величество, одинаково меня не беспокоит. Но я дам вам совет, ваше величество.

— Не сомневаюсь в твоих способностях, Игнасий, — кивнул Павлин. — Но, однако, помни: нарушение этикета должно быть сурово наказано. Иного совета ты не волен мне дать.

— Это так, ваше величество. Я буду краток. Чтобы сохранить ваше сердце юным, улыбку чистой и доброй, вы, ваше величество, совершите казнь.

— Что за совет! — вырвалось у короля.

— Но это не всё. — Игнасий поднял указательный палец. — Пусть топор взлетит, но не опустится на голову жертвы. Петля не затянется удавкой на шее горе-служанки. Палач начнет, но не окончит свою работу. Справедливое решение юного короля будет по достоинству оценено его матерью-королевой.

— Но ведь ее гнев, подогреваемый жалом Зоиады и волшебницами с Желтого острова, вырвется наружу раньше, чем палач зачехлит топор!

— Это предоставьте мне, ваше величество. Не извольте сомневаться в благополучном исходе этого, по моему скромному разумению, вовсе не трудного поручения.

— Пусть будет по-твоему, Игнасий, — сказал король. — Верной службой ты доказал свою преданность королю. Ступай, и не доводи дело до костра.

— Спите спокойно, ваше величество. — Игнасий, согнувшись в почтительном поклоне, исчез.

Король поморщился. Неисправимый мелкий пакостник!

Отдернув опавший полог и обнаружив перину застланным белоснежными простынями (о, всеведущий колдун!), король лег, что-то бормоча в предвкушении завтрашнего дня. Он поступил правильно, положившись на мудрого Игнасия. Жестокость, прочь из его королевства! Душа юного короля вновь стала легче пуха.

Ранним утром в башню Игнасия стучался гонец.

— Королева-мать утратила дар речи! — взволнованно сказал он. — Нужна твоя помощь! Немедленно собирайся!

Другой гонец весть о матери принес юному королю.

Сестра королевы, принцесса Сатобея, кусала локти, зная, что без королевы она просто гостья в Белом замке, и равна пешке в шахматной игре.

Мгновенно

явившийся Игнасий прописал королеве пить каждые четверть часа по ложке черной противной жидкости и велел до наступления полудня никого, кроме лекаря, подающего микстуру, к королеве не впускать. У дверей в королевскую опочивальню забряцало латами самое свирепое отделение стражи.

Зоиада щелкала зубами, как голодный волк, но алебарды стражников смыкались перед любым, кроме чародея, и принцесса была бессильна.

Тем временем Павлин наблюдал за приготовлениями к казням.

В камере пыток палач оголил правую руку Юрки-худрука, провел возле локтя черту рубки и расчехлил топор. Расчехлил и посмотрелся в него как в зеркало.

В соседней камере, дрожа от холода и ужаса, стояла связанная Жанна. Палач приготовил для нее самую тесную клетку, какую только отыскал в своем подвале. В клетке впору было держать канарейку.

Королевский шут, то бишь Анна Ивановна, лежал на плахе. Анну Ивановну мучило раскаяние.

Стражник, он же милиционер Петруша, был привязан к столбу во дворе замка. Вокруг столба трещал подожженный хворост. Несмотря на жар, сержанта бил озноб.

Служанку Наталью облачили в колпак висельника, а на ее шею набросили крученую толстую петлю.

Разговорчивые палачи делились перед узниками эпизодами из практики. Первый говорил, что рубить головы — это не то, что примитивно вешать или, к примеру, бросать человека в ров. Рубить — это настоящее, живое искусство, и художников этой страшной профессии много на белом свете не сыщешь! Ну нет, скорая смерть — скука, качал головой второй. Какая уж тут любовь к искусству! Срубить голову, конечно, надо метко и ловко, с одного красивого удара, да вот незадача: осужденный теряет сознание еще до помоста и больше никогда в себя не приходит. Всё равно что полено рубить. Соль работы — в пытках! Пытки — процесс неспешный!

Придворные, стоявшие на балконах, простолюдины и челядь, окружившие на почтительном расстоянии зажженный хворост и удерживаемые стражниками, взволнованно гудели. Измена королю? Не будет ли войны? Другие жаждали поглазеть на смерть, увидеть живую пищу для пламени, услышать шипенье кровавых брызг. Третьи ужасались намерениям короля — столь юного и увы, столь жестокосердого!

Но не было ни хруста костей в тесной клетке, ни отсеченной правой руки (а только оторванный правый рукав), ни пожирающего человеческую плоть огня, ни подхваченной палачом за уши отрубленной головы, ни посиневшей от удушья служанки.

Король Павлин остановил разом все казни и помиловал провинившихся. Палачи, не утолившие страсть, с ворчаньем попрятали жуткие инструменты. Костер залили водой. Развлечение не состоялось! Тайные поклонники кровавых зрелищ, не рискуя высказать недовольство открыто, с фальшивой веселостью покинули площадь. Большинство же славило великодушного короля, пело от радости, и менестрель сложил гимн во славу доброго правителя.

Спасенные смертники поклялись верно служить королю, избавиться от пороков и быть достойными королевской милости. А чтобы не оставалось лазейки, присягнули на магической книге Игнасия. Любую клятву можно нарушить, но не эту. Едва король покинул башню, колдун любезно шепнул помилованным осужденным, что нарушить клятву означает обратиться в жуков. Достаточно хлопнуть туфлей!