Королевство на грани нервного срыва
Шрифт:
— Люция! Люция, девочка моя! Да что с тобой!
Я глубоко вдохнула теплый воздух и резко выдохнула. Это привело меня в чувство, и я все вспомнила. Мама Сюзанна склонилась надо мной, и лицо ее было очень-очень тревожно.
— Мама, — прошептала я. — Мне приснился сон… Тяжелый сон…
— Я принесла тебе лечебный отвар из трав. Выпей.
— Голова раскалывается. Ужас какой-то.
— О чем был сон?
— Я… я забыла. Озеро какое-то.
Я лгала. Я запомнила сон до последней детали. Я выпила залпом теплый горьковатый травяной отвар и почувствовала себя почти
— Мама, спасибо. Который час? Что случилось?
— Ты долго спала, милая. Уже обед прошел. Я принесла тебе оливье и компот из сухофруктов, как ты просила.
— Это чудесно, но при такой жизни я стану толстушкой. Сплю и ем, все дела.
— Ничего страшного, тебе нужно поправляться.
Сюзанна взбила подушки, помогла мне поудобнее устроиться и поставила на кровать столик-поднос, на коем благоухала фарфоровая чаша с оливье и целый графин с компотом.
Я принялась за еду.
— Мамочка, спасибо! Прямо возвращение к жизни!
— Вообще-то я с неприятной вестью, Люция.
— Ой.
— Приехал королевский следователь с помощником. Ну, по поводу кончины его светлости. Я уж и решила поскорее тебя покормить, чтоб сил набралась для такой неприятной новости. А самое мерзкое, что следователь — паук. Ростом со здорового мужика.
— Вот дрын еловый! Зима же, эти инсектоиды спать должны, у них период спячки.
— Пауки не спят. Некоторые виды. Он уже сел в углу главной залы на потолке и принялся плести сеть. Его помощник — человек, парень, очень деловитый и нагловатый. Прямо так и рвется к тебе на аудиенцию.
— Приму, вот пообедаю и приму. Не таких обламывала.
— Доча, это королевское следствие, так что тебе надо притворяться хворой и не дерзить, как вы с Оливией привыкли. Вспомни, что ты вдова герцога и сама герцогиня. Я тебе стопку кружевных платков принесла — будешь изображать, что плачешь, да вот чепец с траурными лентами на голову надень — это просто необходимо. Я вот поднос вынесу и буду рядом, пока этот нахальный помощник следователя будет у тебя на аудиенции. Если что, сумею окоротить.
Я торопливо доела салат, запивая его божественным компотом из сухофруктов, потом мама вынесла поднос, плотно прикрыв его небольшой льняной скатертью, я натянула на голову траурный чепец, поудобнее устроилась в подушках, попрактиковалась в стонах страшно больной женщины и закрыла глаза.
Так я лежала, и вдруг дверь в мои покои медленно, но неуклонно отворилась. Никто из слуг так не заходит. Так могла бы красться Оливия, если бы замышляла сунуть мне в кровать своего ядовитого геккона. Но моя драгоценная Оливия спит. Следовательно, это чужой. Следо… Ага, помощник следователя, о коем мамочка Сюзанна меня предупреждала. Так-так. Шаги легкие, для мужчины в возрасте неподходящие. Значит, и впрямь парнишка. Парнишка молодой, в красной рубашоночке, хорошенький такой… Ой, опять у меня музыкальный заскок. В последнее время страдала им — вдруг откуда ни возьмись возникали в голове песни совсем нездешние. Иногда на языках, которые мне незнакомы. Вот и сейчас, про эту рубашоночку… Ну, однако ж, парень наглец! Шарится по моим покоям, как у себя дома. Ах, он что,
Я застонала — и от злости, что немедленно не могу просверлить наглецу дырку в черепе и изображая жуткую боль и немощь. И тут я услыхала:
— Да, ваша светлость, не позавидуешь вам. Горничная два дня не выносила вашу ночную вазу. Выздоровеете — устройте им показательную порку, а потом увольте без выходного пособия!
Противный у него голосишко. Скворец-переросток плюс отсыревший комод. Все скрипит и хрипит. Далась ему моя ночная ваза! Ну погоди, мерзавец!!!
— О-о-о, — я издала стон, полный мучительной боли. Камень прослезился бы, услыхав такой стон. — О-о-о…
— Какой ужас! — скворец изобразил благородное сочувствие. — Тяжелобольную хозяйку замка оставили совсем без присмотра и без охраны. Да тут не слуги, а негодяи!
— О-о-о-о! — я продолжала стонать, не открывая глаз. Еще и головой в траурном чепце беспомощно помотала по подушке. — Пить!
Подумала — может, уберется из комнаты, гаденыш. Ничего подобного, принялся осматривать мой прикроватный столик.
— Катастрофа! — ревностно взвизгнул он. — Да здесь нет и стакана воды, чтобы подать несчастной госпоже! Слуги явно решили устроить заговор против герцогини! Здесь бунт зреет! Моя госпожа и я прибыли сюда вовремя!
Госпожа? То есть паучиха? Еще краше и веселее! Мало того что торчит на потолке и сеть плетет, так ведь она еще может… и яйца отложить или еще как-нибудь размножиться. Вот беда за бедой на мою лысую голову!
А паучихин прихвостень, кажется, принялся за мой комод?! Ну это ничего, ключи от него только у меня и Сюзанны, и свои я теперь храню под подушкой. И вообще, кто его уполномочивал рыться в моих вещах? Эх, жалко, что я типа больная, а то я уж его бы отполномочила — до старости бы запомнил. И внукам бы заказал связываться с Люцией Монтессори, хотя, полагаю, после моего «внушения» репродуктивные способности наглеца сильно бы понизились!
И тут пришло мое спасение — распахнулась дверь в мою спальню, и незнакомый зычный голос о-очень сильной женщины приглушенно проревел:
— Ты что здесь делаешь, клоп поганый? Ты кто такой, чтоб в покоях ее светлости носом водить? Да я тебя…
Наверное, это та самая прабабушка Полетты. Ой, спасибо. Судя по голосу, в роду у нее были медведицы. Сильные, злобные и о-очень крутые медведицы. А я медведей очень уважаю. Обязательно заведу при замке десятка два.
Я было решила, что наглец просто рассыплется в прах от такого нападения, но ничего подобного.
— А вы кто? — яростно заскрипел он. — Почему ее светлость оставлена без присмотра? Даже стакана с водой нет у постели тяжелобольной дамы! Горшок два дня не выносили! Распустились тут, пока госпожа при смерти! Я вам не клоп, а помощник королевского следователя по особо важным делам! Мне необходима аудиенция у ее светлости! Но сначала…
— Заткнись! — проревела бабушка. — Еще всякий тут обсосок будет меня учить, как за госпожой ухаживать! Матушка, красавица, голубушка моя, это твоя бабка Катарина пришла тебя обиходить-утешить!