Королеву играет свита
Шрифт:
В это время Ира с удивлением прислушивалась к разговору матери.
— Мама, кто это?
— Это опять она! — с тяжелым вздохом проговорила Нина Николаевна. — Опять она приехала меня мучить.
— А где она? — спросила Ира. Между темных бровей образовывалась упрямая складка.
— В аэропорту… О Боже, я уже опаздываю на вечер в Кремлевском дворце!
Лена, одеваться мне, быстрее! крикнула она Кутьковой. И вновь тяжело вздохнула. — Не знаю, как я буду теперь выглядеть, меня так взволновал этот звонок. Надо же, сколько лет она обо мне не вспоминала, а теперь появляется в
— По делам! — бросила Ира, вылетая из дому в небрежно накинутой дубленке.
Нина Николаевна продолжала жаловаться, гневно сметая пылинку с отглаженного брючного костюма:
— Прямо сердце разрывается, как подумаю о ней… Все могло бы быть по-другому, если бы ее тогда у меня не отняли. И вот теперь… За что боролись, на то и напоролись! Пусть теперь сами расхлебывают!
Таксист заломил до Внукова огромную цену. Ире пришлось согласиться.
В аэропорту она тщетно выглядывала в толпе пассажиров высокую белую женщину с чернокожей девочкой лет десяти.
В медпункте сказали, что да, была у них такая Сорокина-Жасинту с больным ребенком, но с полчаса назад она забрала дочь и куда-то уехала.
— А куда, не знаете? — спросила Ира с надеждой.
— Конечно нет, — ответили ей.
В это время Катя с сонной Ларой на руках тряслась в переполненном автобусе по дороге в город. Автобус был битком набит, и потому там оказалось сравнительно тепло. В толпе не так бросалась в глаза странная парочка, одетая совсем не по сезону.
После неудачного звонка матери, сморгнув обиженные слезы, Катя принялась вновь листать записную книжку. Книжка была старая, потрепанная, хранила массу адресов давно не нужных и давно забытых людей. Затуманенный влагой взгляд внезапно наткнулся на написанный красной пастой номер и надпись с завитушками: «Аля, Москва».
— Алька! — вспомнила Катя. Это была та самая Алевтина, с которой они отбывали наказание в Мордовии. Она москвичка. Может, приютит старую приятельницу, подругу по несчастью?
Лишь тот, кто сам побывал в адских условиях зоны, может понять ее ужасное положение. Куда им, этим сытым самодовольным москвичам, зажравшимся дефицитом, погруженным в свои суетные дела…
— Алю можно?
— Аля здесь больше не живет, — удивленно задребезжал старческий голос.
— Простите! — Катя уже хотела повесить трубку. Слезы вновь защипали глаза, отчаяние накатывало волнами.
— …Алечка сейчас живет у мужа. Хотите, продиктую телефон?
— Конечно хочу!
Кажется, ей наконец-то начало везти!
— Артистка, ты? — закричала в трубку удивленная подруга. — Ты в Москве?
Откуда?
— Из Африки, — проговорила Катя, улыбаясь сквозь слезы.
— Давай дуй немедленно ко мне! Встретить у. метро тебя не могу, я с маленьким сижу, а муж на работе.
Заснеженный многоэтажный дом тепло, по-домашнему светился окнами. В подъезде нахлынули знакомые, полузабытые запахи. Она давно забыла, как пахнут дома в России — горелой капустой, кошачьей мочой, прелой картофельной шелухой и еще чем-то таким родным, узнаваемым даже через годы и расстояния.
Катя вдавила
— Папа? — удивленно проговорила Лара, потирая кулачками сонные глаза.
— Здравствуйте, я Даниель! — Невысокий улыбчивый негр отступил в прихожую, приглашая войти.
— Что, удивилась? — рассмеялась Алевтина, выходя из комнаты. На ее руках капризно сопел чернокожий курчавый мальчик с плоским носом и пухлыми губами. — Это он мой муж, мой Даньельчик. Он из Нигерии.
Даниель оказался милейшим человеком и отличным парнем. Он был совсем не против, чтобы Катя переночевала у них, и вообще отнесся к ее положению с пониманием. Ведь он на собственной шкуре испытал, как тяжело чернокожим в России, а дочка Кати тоже была черной, как и его сын. Он даже предложил ей деньги на дорогу.
— Даниель очень, очень хорошо зарабатывает, — лучась счастьем, шепнула Аля подруге. — Представь, я теперь бабки не считаю. Не имею такой привычки!
Действительно, обстановка квартиры для скудного пост-перестроечного времени выглядела шикарно — югославский гарнитур, польская кухня… Стол ломился от яств, хотя в магазинах, как успела узнать Катя, — или полный голяк, или жуткая дороговизна.
— Спасибо тебе, Даниель, и тебе, Аля! — Катя чуть не расплакалась.
Наконец-то после кровавых ужасов Нголы, после холода и отчуждения аэропорта она чувствовала себя почти как дома. — Если бы не вы…
— Пустяки! — белозубо просиял Даниель. — Я всегда помогаю землякам. Ты мне тоже, может, когда-нибудь поможешь.
В далекой холодной Москве любой африканец считался земляком.
Весь вечер женщины проговорили на кухне, вспоминая былое. Ведь они не виделись столько лет! Лара тихо спала в кроватке, разметавшись во сне, сын Алевтины громко сопел рядом с ней.
Однако разговор у них получился немного тревожным. Постоянно кто-то приходил или звонил. Даниель отвлекался, убегал к телефону, прикрыв трубку рукой, что-то говорил на незнакомом наречии, иногда повышал голос. Порой раздавался условный звонок в дверь — и он вскакивал, клал что-то в карманы и выбегал на лестничную площадку.
— Чем он у тебя занимается? — наконец не выдержала Катя.
— А, так… — Аля беззаботно отмахнулась. — Учится в Университете Патриса Лумумбы, пытается свой бизнес организовать.
Больше они об этом не заговаривали.
Вечером следующего дня Катя с Ларой должны были уезжать. Во время прощания Даниель как бы между прочим спросил у гостьи:
— Ты ведь из Киева, да? Мой земляк тоже учится в Киеве. Ты не могла бы передать ему привет с родины? — И он протянул ей небольшой, тщательно упакованный пакет.
— Конечно! — Катя обрадовалась, что может хоть чем-то отблагодарить Даниеля за его отзывчивость.
— В Киеве тебя встретят. А если не встретят, то потом мой земляк сам тебя найдет. А о деньгах даже не думай! Что это за деньги… Сегодня это деньги, а завтра — пшик.