Королевы Маргины
Шрифт:
– Ты всегда им останешься, – ответила она так, как и следовало, – по моему согласию и желанию. Не притворяйся, Рик, – ты ведь точно так же понял это уже давно. С нашей первой встречи в постели.
– Черт, как вы ухитряетесь все угадывать, – сказал он, улыбаясь. И тут же перешел на деловой тон: – Предлагаю диспозицию вот какую: завтра – официальное объявление утром и узаконение – вечером…
– Что ты! Так быстро это не делается! Объявлять надо не меньше чем за неделю…
– Рику Нагору не надо. Потом три дня – на подготовку к торжествам.
– Надо ли – с помпой?
– Нам нечего скрывать. А если станем все делать в тишине – вообразят, будто у нас в шкафах скелеты. Но у нас все ведь в порядке, так?
– Так, – ответила она, не колеблясь.
– Ну вот, значит, так и сделаем. Утром поедем заказывать тебе подвенечное. Не волнуйся, за три дня они сделают все, что ты захочешь. Согласна?
– Разве с тобой можно не согласиться? – улыбнулась она.
– Смотри, чтобы мне не пришлось напоминать эти твои слова слишком часто.
– Не создавай для этого поводов – и не придется.
– Понял: последнее слово всегда остается за собой. Но вот еще что: твои деловые обязанности на тебе и остаются, у тебя все прекрасно получается, и я не хочу никого другого в этой роли. Так что если ты рассчитывала…
– Никогда! – сказала она убежденно и при этом не слукавила.
Завозились с дверью, и Зоре, в мире памяти, на миг почудилось, что это пришли приглашать к свадебному столу. Понадобились мгновения, чтобы прийти в себя.
– Добрый вечер.
– Здравствуйте, Смирс. Вы, надеюсь, с добрыми вестями?
Названный подошел; положил на столик коробочку.
– Приходится вас огорчить. Я пытался изо всех сил, однако все обстоятельства – против. Следствие по вашему делу закончено, даже обвинительное заключение для суда написано и подписано. – Он постучал пальцем по крышке коробки. – Все оно здесь – восемнадцать больших кристаллов. Я хочу – да и закон требует – ознакомить вас с содержанием дела, перед тем как вы предстанете перед судом.
Зора постаралась спросить совершенно спокойно:
– Когда же это произойдет?
– Точно не знаю, судья назначит день. Но уже завтра рано утром вас отсюда перевезут в судебную тюрьму. А там обстановка куда суровей, и уж оттуда исчезнуть никому еще не удавалось. Так что…
– Хорошо. Не станем терять времени. Показывайте дело. Я хочу видеть все.
Смирс вложил в аппарат первый кристалл. Включил.
– Ну что же: смотрите.
Глава, идущая перед последующей
1
Неро, ночь и раннее утро 14 меркурия
Лен Казус никогда даже в страшных снах не видел, что однажды он вдруг, ни с того ни с сего, находясь уже в достаточно зрелом возрасте и не затевая никаких авантюр, окажется, как в старину говорилось, «яко наг, яко благ» – на улице, под равнодушным ночным небом, лишенный всего, что еще совсем недавно у него было: жилья, машины, денег, одежды – кроме того, что было на нем и уцелело в секретном кармашке. А также – документов, изъятых при обнаружении тела коллегами из той же Службы, следовательно – общественного и профессионального статуса. То есть он остался без личности и даже больше того: без жизни – потому что в документах числился уже покойником и намерен был оставаться таким столько времени, сколько потребуется для решения задачи, им самим перед собой поставленной, – вместо того чтобы, купив на последние бутылку, явиться к коллегам, приятно удивить их и отпраздновать воскрешение из мертвых, а наутро целиком и полностью включиться в привычную, хорошо знакомую и, в общем, достаточно приятную жизнь. Приятную хотя бы потому, что до сих пор удач в ней было больше, чем противоположного, жизнь была плюсовой, а это, согласитесь, уже очень много.
Откровенно говоря, настойчиво отражая исполненные добрых намерений попытки доктора Мака Сирона сделать все по правилам и вернуться в нормальное состояние, старший вызнаватель – теперь уже бывший – Лен Казус уже достаточно четко представлял себе, что он хочет предпринять, но подумать, как он сможет сделать это, просто-напросто не успел.
И вот сейчас наступило самое время задуматься над этим, потому что была ночь, и задувал очень прохладный ветерок, уместный в солнечный день, но сейчас совершенно излишний, да еще небо вовсе не было безоблачным, капля-другая успела уже упасть, явно намекая на возможное ухудшение погоды, а промокнуть на ночном ветру никогда не казалось Казусу ни приятным, ни полезным. Так что сама собою выдвинулась на передний план потребность найти какое-нибудь временное убежище от своеволия стихий – и уже там спокойно и последовательно продумать все предстоящие действия, которые он считал необходимыми.
Лен Казус, как он уже сказал другу Сирону, был совершенно уверен в том, что на него открыта охота. О причинах ее он сейчас не стал задумываться, потому что и так знал, что их могло быть скорее всего две: ему или хотели помешать серьезно углубиться в дело об убийстве Рика Нагора, или же… Но вторую причину он поостерегся сформулировать даже мысленно, зная, что всякая серьезная современная организация имеет в своем составе квалифицированных телесканеров, способных безошибочно настроиться на казуальное тело любого человека и без особых искажений считывать его ритмы – если, конечно, объект не обезопасил себя заранее, выставив необходимые блоки. У практики телесканирования было нечто общее с ауроскопией: а именно, ее результаты также пока еще не признавались судебными доказательствами, но охотно и с успехом использовались при решении оперативных задач. Откровенно говоря, Лен Казус и сам имел диплом ТС высшей категории, получил его еще в молодые годы; об этом, однако, не знали ни в Службе, ни друзья-приятели. Даже Мак Сирон не знал. Почему Лен утаивал это свое качество, хотя оно могло бы намного облегчить и даже ускорить подъем по карьерной лестнице? Надо полагать, что у него были на то свои соображения. Но, во всяком случае, он намеревался в ходе предстоявшего допроса подозреваемой Зоры Мель пустить это свое умение в ход, потому что было у него серьезное ощущение того, что в этого человека следовало заглянуть поглубже, в нем без труда угадывалась, как Лен это про себя называл, «анфилада» – то есть такая планировка, где за одной комнатой открывается другая, за ней – третья, пятая, десятая – и конца им вроде бы нет. И хорошо еще, если все эти отсеки (а открыть каждый последующий все труднее, потому что замки все хитроумнее и все больше ловушек возникает перед каждым входом) находятся на прямой оси; если же ось эта изогнута до того, что сама себя многократно пересекает, то получается уже не анфилада, но хороший лабиринт, в который войти еще войдешь, а вот насчет выбраться – это еще, как говорится, будем посмотреть. Вот такая конструкция почудилась Казусу в достаточно простенькой на вид дамочке и очень его заинтересовала. Не то чтобы он решил, что в таком лабиринте неизбежно укрываются какие-то опасные духи: преступные мысли или намерения, богатая информация о нарушениях и нарушителях закона, и тому подобное! Он еще не заболел всерьез той профессиональной болезнью, что помимо желания заставляет подозревать во всем на свете всех и каждого, и которую можно назвать презумпцией виновности. Нет, дело было скорее всего в чисто детском желании, увидев игрушку, заинтересоваться тем, как она устроена. Правда, дети при утолении этого интереса игрушку чаще всего ломают. Лен же ребенком (как он полагал) отнюдь не был и собирался не только сохранить ее в целости, но даже не потревожить.
Но теперь об этом думать не приходилось: возможность допроса улетучилась вместе с его легальным существованием. Сейчас встали задачи попроще, но и понасущнее.
Как Лен уже предупредил доктора Мака, туда, где был – да и оставался, пожалуй, во всяком случае пока – его дом, идти наверняка не следовало. Такое ощущение у Казуса возникло сразу же, как только он, очнувшись, смог оценить все случившееся, пусть и в самых общих чертах. И с каждой минутой – а с тех пор их протекло уже немало – в нем крепло ощущение, что ему так и не удалось по-настоящему исчезнуть, совершенно и бесследно; для большинства – да, для официального делопроизводства – конечно, но – отнюдь не для всех тех, кого его судьба вообще как-то интересовала. Кто-то если и не видел его сейчас, то, во всяком случае, ощущал его присутствие на этом свете. Кто? Наверняка то не были люди из Службы, подозревай они такое – с него не спускали бы глаз, даже пока он лежал в коме. Из лучших побуждений не спускали бы. В Службе покоя, в конце концов, работают люди нормальные и доброжелательные, хотя и не всегда и не к каждому. А вот тем, кто к Службе отношения не имеет, проникнуть в ее ведомственный морг можно разве что при помощи вооруженного налета; но на такие авантюры даже передуренные шайки нынче не ходят: жить еще хочется. Значит, некто понимает или хотя бы подозревает, что с тобой еще не все в порядке, но напрямую добраться не может. Что он станет делать в таком случае? Элементарно: прежде всего – поставит под контроль все места, где воскресший предположительно может появиться. Какие? Место работы: Департамент Покоя, то есть Дом признаний, куда он и в самом деле пошел бы, если бы не задние мысли, которых он опять-таки не стал формулировать, чтобы не сделать их доступными, обозримыми. Затем – его жилище, там все куда проще: оно никем не охраняется, за ним легко не только наблюдать со стороны, но можно без особых затруднений войти даже в отсутствие хозяина, удобно расположиться и ждать его хоть до второго пришествия. Еще? Предположим, недобиток не совсем глуп и ни на службу, ни домой идти не рискнет – во всяком случае, сейчас, ночью. Что ему останется? Либо до утра куковать в морге; но человеку, только что состоявшему в покойниках, эта идея вряд ли придется по вкусу. А значит – либо направиться к близкой женщине (предпочтительно – к матери, но, увы… Ну, тогда – к любовнице. Что, и ее нет? Ну, это, знаете ли, и вовсе не естественно, наводит на подозрения. А может, к любовнику? Нет? Ну, вы просто аскет какой-то, совершенно ненормальный, и как вас на службе держат? А мы удивляемся, почему порядка нет как нет!). А если и это не получается – остаются только гостиницы, большие и малые, а также – ночлежки, и еще – камеры для бродяг и пьяных-задуренных в квартальных станциях покоя. Взять все это под контроль – нужна куча народу, однако же серьезные фирмы в этом не нуждаются: в каждом таком месте у них заранее все схвачено, не надо слать людей – они там всегда есть, их надо лишь предупредить да скинуть изображение по связи. И стоит там показаться, как помчится информашка куда следует, и ты еще до снятого номера не доберешься, как те, кто тогда тебя не дострелил, встанут перед тобой, как лист перед травой – а продолжения, увы, не последует.
Вот так размышлял Лен Казус, медленно шагая по выключенному на ночь тротуару Двадцать первой просеки, на которой морг и располагался. И негде преклонить усталую голову. Так, чтобы было тихо и спокойно. И это в собственном городе, господа, и не кому-нибудь, а человеку, денно и нощно заботившемуся о сохранении спокойствия этого поселения. О времена, о нравы, а точнее – их отсутствие. Что же в конце концов – под мостом ночевать, что ли? На вокзал идти? Так и там, и там сейчас полно народу, и среди них найдутся такие, что тебя быстро опознают, вспомнят старые обиды… Нет, даже и такой вариант не проходит. Да неужели и впрямь деваться некуда?