Короли абордажа
Шрифт:
— Как тебя зовут?
— Леонт! — ответил пленник.
— Что значит твое имя?
— Лев!
— Ты нам подходишь! — ухмыльнулся победитель и повернулся к своему помощнику Аридолису. — Этот!
Несчастного тут же потащили в нос персидского корабля, где возвышалась статуя злобного бога Ваала, и там быстро закололи, принеся в жертву будущим победам. Остальных греков тут же обратили в рабов.
Меж тем несколько быстроходных персидских кораблей продолжали преследование последней афинской триеры. Начальствующий над ней афинянин Форм сколько мог уворачивался от преследователей, а когда это стало уже невозможно и персы замкнули кольцо окружения, он выбросил корабль на отмель и со всей командой скрылся на берегу. Торопясь, он добрался до мыса Артемисий, что в северной оконечности острова Эвбея, где собирался союзный греческий флот.
— Персидский
— Такая новость стоит больше чем триера! — обнял Форма флотоводец. — Проси меня, о чем пожелаешь!
— Я прошу тебя дать мне и моей команде новую триеру и клянусь, что обязательно отобью у персов свой корабль!
— Просьбу твою исполнить легко! Ступай!
В тот же день на совете стратигов Фемистокл объявил:
— У меня хорошая новость! Персидский флот уже вплотную подошел к нашим берегам! Пора и нам изготовиться к достойной встрече!
Но стратиги были настроены иначе.
— Разве можем мы противостоять столь огромной силе! — кричали они Фемистоклу. — Пора уходить из этих вод!
Все попытки афинского флотоводца переубедить оробевших успеха не имели. Более всех ратовал за отход избранный верховным навархом Еврибиад.
— Я имею сведения, что персы плывут на нас тысячью кораблей, а еще двести пошли к нам в обход! — говорил он на совещании навархов. — А потому надо как можно скорее отходить во внутренние воды Эллады ближе к Пелопоннесу и сухопутному войску!
Греческий флот спешно снялся с якоря и отошел назад к мысу Халкида в южной части Эвбеи. Дальнейшему отходу воспротивился Фемистокл.
Афинскому наварху было в этот момент не легко. Помимо того, что ему приходилось все время вести переговоры и уговаривать не оставлять занимаемых позиций почти каждого из предводителей союзных корабельных отрядов, внезапно выявился противник его решений и в собственном афинском флоте. То был триерарх священной триеры Архител. Не торопясь схватиться с весьма влиятельным капитаном в споре, Фемистокл подспудно выяснил истинную причину недовольства триерарха. Как оказалось, Архител торопился отплыть от Артемисия лишь потому, что не имел средств для расплаты со своей командой. Предприимчивый Фемистокл тут же извлек выгоду из полученной информации. Через своих людей он нашел способ еще более озлобить подчиненных Архитела. И те, будучи голодными, в тот же вечер толпой набросились на своего триерарха и отняли у него ужин. Теперь, когда Архител от понесенного унижения окончательно пал духом, Фемистокл отправил ему от себя огромную корзину хлеба и мяса, а на дно положил и талант серебра. На словах же велел передать:
— Я желаю тебе приятного ужина, но на следующий день позаботься и о своих людях, в противном случае я обвиню тебя перед гражданами в том, что серебро в корзине получено тобою от врагов!
Разумеется, униженный и запуганный Архител тотчас внял совету наварха и уже на ближайшем совещании громко держал его сторону.
Меж тем передовой отряд Сандока из Кимы, усиленный уже до трех десятков кораблей, обследовал пролив, отделяющий остров Скиаф от материка. Некто Паммон из Скироса за хорошие деньги показал Сандоку опасную подводную скалу, лежащую как раз посреди пролива. Сандок тут же распорядился навезти на скалу камней и соорудить хорошо видимый знак. Только тогда он отправил корабль к главным силам, что воды у острова Скиаф обследованы, а греческие корабли, бывшие здесь, уничтожены. Персидский флот снялся с якорей и медленно двинулся вперед. Вскоре он достиг мыса Сепиада в Магнесийской области у города Касфанея. Здесь решено было устроить новую стоянку. Первые ряды кораблей бросили свои якоря-камни у самого берега, другие за ними немного мористее. Берег был узок, а потому скученность стоявших была огромной. Первая ночь стоянки прошла тихо. Зато на рассвете второго дня при совершенно ясном небе внезапно задул сильный восточный ветер, который местные жители, боясь за силу, уважительно именовали геллеспонтийским Поднялись волны, и спустя какой-то час на море уже бушевал жесточайший шторм. Все, кто понял вовремя о грозящей опасности и имел возможность пробиться к берегу, успели вытащить свои корабли на сушу. Но место там нашлось далеко не для всех. Остальных ветер и волны расшвыряли едва ли не на сотню миль. Трое суток бушевала стихия. Что только не предпринимали персы. Они читали священные заклинания и совершали ритуальные обряды, приносили человеческие жертвы ветрам и своим богам, когда же это не помогло, стали приносить еще более обильные жертвы богам греческим и нереидам, пытаясь таким образом переманить их на свою сторону, но все это помогало мало. Множество кораблей было выброшено на берег, немало и просто затонуло. Всего в течение страшного трехдневного урагана персы потеряли более четырехсот кораблей. Погибших людей никто никогда и не пытался подсчитать. Урон Ксерксу был нанесен весьма серьезный. Однако погибла все же малая часть огромного флота, и персидские морские силы были по-прежнему огромны и сильны.
Греков страшный шторм почти не задел. Предугадав по ряду характерных местных признаков его приближение, они успели укрыться в окрестных бухтах. Впрочем, сохранилось предание, что бога ветра Борея вызвали сами афиняне. Увидев же его приближение, они под руководством Фемистокла принесли ему обильные жертвы и попросили разгромить варваров, что Борей с превеликим удовольствием и сделал.
Тем временем огромная персидская армия медленно подошла к Фермопилам, где их давно поджидал маленький передовой отряд царя Леонида, которому предстояло как можно дольше задержать на этом рубеже врага, дав время собраться и подготовиться к отпору основному войску. Флот персов шел рядом с армией вдоль берега, высаживая десанты и уничтожая прибрежные селения.
Когда стража, несшая дозоры на вершинах эвбейских гор, известила греческий флот о постигшем персов несчастии, там началось настоящее веселье, словно после одержанной победы. По предложению тут же закололи нескольких быков в честь Посейдона.
— Вот видите, что не все так уж и плохо! Небо и боги нам помогают! А потому не станем их гневить и поплывем пока не поздно обратно к Артемисию! — не теряя времени даром, делал свое дело Фемистокл.
На этот раз уговорить стратигов вернуться к месту старой передовой стоянки оказалось не слишком сложно. Все пребывали в полнейшей эйфории.
— После таких потерь персам уже не подняться! Нам осталось теперь не драться, а добивать, так пойдем и добьем! — торопились все.
Уверенности прибавляло не только известие о почти полном уничтожении неприятельского флота, но и значительное пополнение собственного. За время стоянки у Халкиды союзный флот значительно увеличился. Грекам удалось собрать воедино немалые морские силы, хотя, в сравнении с персидской армадой, даже объединенный флот греческих полисов выглядел все равно довольно слабым. Афиняне выставили в общий строй сто двадцать семь кораблей, укомплектовав их как гражданами Афин, так и платейцами. Коринф выделил от себя четыре десятка триер, жители Мегары два. Халкидяне, у которых своих кораблей не было, прислали экипажи на двадцать афинских триер. Эгида дала восемнадцать боевых кораблей. Дюжину триер прислал маленький Сикион, десяток лакедемоняне. По нескольку кораблей (все, что могли!) отдали Эпидавр и Эритрия, Трезен и Стирея, Кеос и опунтские Локры. Почти три сотни боевых триер были собраны у мыса Артемисия у острова Эвбея. Еще более значительные морские силы спешно собирались сейчас по всей Аттике, но подойти они могли гораздо позднее. Их просто не успевали снарядить и укомплектовать, подготовить и снабдить.
Однако при всем единодушии в необходимости защиты Отечества среди союзников сразу же выявились серьезные разногласия. Несмотря на то что афиняне, по существу, составили ядро союзного флота, подчиняться им никто не желал. Давняя неприязнь к заносчивости и богатству Афин проявилась в этот момент, как никогда. Но деваться некуда, и афинянам пришлось уступить.
Во главе объединенных морских сил Греции был поставлен избранный большинством голосов спартанский стратег Еврибиад, сын Евриклида. Он не блистал особыми талантами, не слишком был сведущ и в морском деле, но устраивал представителей полисов тем, что не был столь амбициозен и требователен, как Фемистокл, а стремился все споры завершить миром и компромиссом. Пока это устраивало почти всех. Лучший же флотоводец всей Греции в столь решающий момент оказался практически не у дел. К чести Фемистокла, свое непризнание он воспринял стоически.
— Я готов быть полезным Отечеству в любом деле! — заявил он, смиренно выслушав известие о своем неизбрании на пост командующего. — Я готов вести в бой триеру и сесть гребцом на самое малое судно. Сегодня Родина в опасности, а потому каждый должен за нее сражаться, где ему укажут.
Как всегда в тяжкую годину, греки обратились за прорицанием к Дельфийскому оракулу. Ответ из Дельф пришел почти одновременно с известием о гибели персов в штормовых волнах. Он был таков: «Молитесь ветрам! Боги ветров — ваши могучие союзники!»