"Короли без короны"
Шрифт:
А ведь к этому давно шло, -- напомнил себе Жорж-Мишель. И только он не хотел замечать очевидного, как будто нарочно завязал себе глаза и заткнул уши. Что ж, другу можно было бы простить многое. Другу, но не королю. Генриху предстоит узнать, что с суверенными принцами не обращаются как с надоевшими игрушками.
Жорж-Мишель вспомнил рассказы о его святейшестве, человеке веселом и общительным, сведущим в науках и искусствах, который, как и всякий незаурядный человек, всегда радуется появлению при своем дворе подобных же людей. Без лишней скромности шевалье полагал, что все эти слова прекрасно подходят к нему самому и, значит, он
Аньес Релинген без труда поняла намерения супруга, и хотя в душе ее бушевал гнев на неблагодарного короля и возомнившую о себе Бог весть что Марго, смогла проводить мужа в дорогу почти спокойно. В конце концов, ехать с надежной охраной в Рим куда лучше, чем отправиться под конвоем в Бастилию или лежать мертвым с кинжалом в сердце. Однако, признавая необходимость отъезда мужа, принцесса не забывала и о правосудии, ибо оставлять безнаказанными преступление королевы Наваррской и предательство короля Французского не собиралась.
Королева-мать не догадывалась о планах Аньес, но, узнав от Нанси, что принц Релинген отправился не в свое княжество, а в Рим, не на шутку встревожилась. Покушаться на племянника Филиппа Испанского и так было несусветной глупостью, но оскорблять петлей крестника папы было и вовсе безумием. Новый брак Генриха слишком нуждался в одобрении его святейшества, чтобы ссориться с человеком, способным повлиять на наместника святого Петра. Необходимо было вразумить сына, отправить принцессе Релинген примиряющие письма и просить ее воздействовать на супруга, дабы он простил королю приключившееся недоразумение и как можно скорее вернулся в Париж.
Принцесса Релинген не отвечала. Ее высочество вознамерилась явиться в Лувр, лишь собрав все доказательства преступления Марго. Жорж оказался прав, проделка с кинжалом была явно лишней. Увяз коготок и всей птичке пропасть, -- рассуждала Аньес. Верный Карл быстро отыскал мастеров, изготовивших злосчастный кинжал, и с легкостью выкупил у оружейника и ювелира расписки королевы Наваррской. А барон де Витто, в компании трех головорезов прикончивший дю Гаста, был так устрашен угрозой отправиться в Релинген, а в Релингене украсить собой колесо, что поведал принцессе все подробности заговора Маргариты, не умолчав даже о том, какую плату потребовал с королевы Наваррской, и как мадам Маргарита расплатилась с ним прямо на кладбищенских плитах монастыря августинцев.
Когда принцесса Релинген в великолепном испанском платье явилась в Лувр, придворные мгновенно расступились на пути ее высочества, а сама королева-мать тяжело поднялась из кресла и сделала три шага навстречу молодой женщине. Впрочем, расписки Марго и показания барона де Витто заставили ее вновь сесть. Неприступный вид племянницы короля Филиппа вызвал у королевы самые дурные предчувствия, и она могла только слабо пообещать, что все виновники преступления понесут заслуженную кару. Но когда принцесса Релинген вопросила, по какому праву был отдан приказ повесить суверенного принца, мадам Екатерине показалось, будто у ее ног разверзлась бездна. В глубине души королеве-матери хотелось отыскать болтуна, посмевшего разоткровенничаться, и отправить его в Бастилию лет эдак на двадцать. К несчастью, наказание глупца ничем не могло помочь его величеству, поэтому мадам Екатерина взволнованно принялась
Принцесса великодушно согласилась не писать о происшедшем супругу. Во-первых, ее высочество полагала, что доверять подобные сведения бумаге и гонцу было слишком опрометчиво. Во-вторых, была не в силах предугадать, как подобное известие могло повлиять на мужа. Аньес была уверена лишь в одном, Жорж придет в ярость, но вот станет ли он собирать войска для Лиги или короля Наваррского, заделается ли ярым лигистом или не менее ярым протестантом -- решить не могла. Нельзя сказать, будто принцессу расстраивали поджидавшие короля несчастья, однако слишком резко менять свою жизнь ее высочеству не хотелось.
Уверившись, что хотя бы с этой стороны Генриху не грозит опасность, королева-мать приободрилась. Следовало как можно скорее поведать обо всем сыну, наказать Марго, Витто и миньонов и на всякий случай выплатить принцессе Релинген сто тысяч ливров за причиненное беспокойство.
Беседы с сыном и дочерью не заняли у королевы слишком много времени, и в результате этих бесед король Генрих разрыдался и в припадке раскаяния вознамерился устроить покаянное шествие, а перепуганная Марго удалилась на месяц в монастырь. Правда, первоначально безалаберная королева попыталась возражать матери, но разъяренная Екатерина не пожелала слушать оправдания Маргариты:
– - А что ты хочешь, дочь?
– - гневно заговорила итальянка, когда Маргарита умолкла.
– - Объясняться с братом? Что ж, иди, я тебя не держу. Расскажи Генриху, как ты лишила его сразу двух друзей и облегчила его сундуки на сто тысяч ливров. Расскажи, как ради этого ты отдалась первому встречному головорезу и где? В стенах монастыря! Иди, дочь, иди. Но если Генрих отправит тебя в Бастилию или заколет тем самым кинжалом, что ты ему подсунула, ты сама будешь в этом виновата. Выбирай -- разговор с Генрихом или монастырь. Ничего иного я предложить тебе не могу.
Маргарита представила ярость брата и выбрала монастырь. Несчастные миньоны скинули шелка и бархат и в нарядах капуцинов отправились вслед за королем, шлепая босыми ступнями по парижским улицам, изредка потчую друг друга слабыми касаниями плетей и вскрикивая от боли под безжалостными ударами Шико. Но самая большая неожиданность ожидала молодых людей по окончании процессии, ибо не успели юнцы скинуть рясы и доползти до кроватей, где их должны были облепить примочками, как капитан де Нанси, не дав молодым людям смазать раны или хотя бы переодеться, взял несчастных под арест и доставил в Бастилию.
Последнее происшествие окончательно доказало всем, что становиться на пути принцессы Релинген не стоит.
Как ни странно, лишь барон де Витто в результате всех этих передряг не пострадал. Отправлять наемника на эшафот или в Бастилию казалось Генриху слишком мелким. К чему наказывать жалкого убийцу, когда враг обнаружился в его собственной семье? К тому же Генрих не мог допустить, чтобы обстоятельства дела Витто стали известны повсеместно, справедливо рассудив, что тогда королевский дом Валуа не найдет достаточно белил, чтобы скрыть краску на щеках. Таким образом, наемный убийца отделался изгнанием и был просто счастлив, так удачно избежав колеса и четвертования.