Короли Бурбона
Шрифт:
— Как будто она чемодан? — она покачала головой. — Ты безнравственен и абсолютно, клинически порочен…
Он рванул вперед, схватив ее за руку, на этот раз проявив хоть какие-то эмоции, сменив маску аристократической самоуверенности.
— Ты не представляешь, что значит удерживать семью на плаву. Не представляешь. Самый трудный день, который у тебя был — это принять решение: что важнее уложить волосы или сделать сначала ногти. Так что не говори мне о порочности, когда я решаю все проблемы, связанные со всеми пиявками, живущими под этой крышей. Выгодные условия, которые предложил Ричард Пфорд позволят нам продолжать вести подобную жизнь. — Он схватил
— Я презираю тебя, — сказала она, дрожа с головы до ног.
Ее отец тоже тяжело дышал, кашлянув в кулак.
— Как будто меня это волнует. Можешь впасть в истерику и кричать — это только докажет мою правоту. Если бы ты была другой женщиной, а не избалованной девчонкой, то проснулась бы утром и выполнила свой долг, хоть раз в жизни.
— Я готова убить тебя прямо сейчас же!
— Для этого потребуется достать и зарядить ружье. А ты не сможешь попросить выполнить это служанку, если не хочешь, чтобы тебя поймали.
— Не оценивай меня…
— Учитывая, как низко ты пала, это, конечно, будет трудно сделать.
Резко развернувшись, она стремглав выскочила из комнаты, бегом направляясь по коридору к своему люксу. Забежав, она заперла дверь, тяжело дыша.
«Ох, черт, нет, — поклялась она себе. — Тебе не удастся так поступить со мной».
Если он думал, что раньше были с ней проблемы, то он даже не мог предположить, что она собиралась сделать сейчас.
Она направилась мимо ванной комнаты к спальне, множество мыслей крутилось в голове, многие из которых относились к совершению тяжкого преступления по отношению к ее отцу. В конце концов, сняв свое платье, которое просто упало на пол, и она даже не обратила на него внимание, ступая по растекшемуся шелку на ковре, продолжая расхаживать в бюстье и шпильках, бриллиантах, которые жена-шлюха ее брата пыталась сегодня заполучить.
Она кипела от злости и вспоминала тот первый раз, когда возненавидела своего отца...
Ей была шесть или семь лет, когда это произошло. В канун Нового Года. Она проснулась из-за фейерверка, грохота и огней видных издалека. Испугавшись, отправилась на поиски Лейна, который всегда мог ее утешить... но в итоге нашла его в внизу в гостиной с Максом.
Джина настояла, что останется с братьями и будет делать все, что и они. Это была история ее жизни в те времена, чтобы не отставать и привлекать внимание, быть в курсе всего. Все в поместье вращалось вокруг родителей и ее братьев, пытаясь им угодить. Она же была дополнением, запоздалым ковриком, о который спотыкались, выходя за дверь, где ждало что-то лучшее, более интересное и более важное.
Она не хотела пить эту гадость из бутылки. У бурбона был ужасный запах, и она знала, что это табу, но если Макс и Лейн собирались это сделать, она тоже должна была.
А потом их поймали.
Ни один раз, а дважды.
Как только Эдвард пришел в гостиную, он приказал ей вернуться в постель, и она пошла обходным путем, как он и велел. Когда она шла по коридору для персонала, услышала голоса и спряталась в тень, чтобы ее не обнаружили... ее отец вышел из офиса Розалинды Фриланд.
Он был в халате, завязывая две половинки, и весь его вид показывал, что он был зол, но явно не на них, поскольку никак не мог слышать их голоса снизу из гостиной. Первое желание Джин было побежать назад и предупредить братьев. Но страх остановил ее, потом появилась мисс Фриланд и схватила отца за руку.
Джин задалась вопросом, почему блузка у этой офисной дамы была навыпуск, волосы, которые всегда аккуратно уложены торчали во все стороны.
Вдвоем они о чем-то спорили, говоря вполголоса о каких-то вещах, она ничего не слышала из-за стука своего сердца. Отец ушел, а мисс Фриланд исчезла в своем кабинете, закрыв плотно дверь.
Джин продолжала прятаться, и у нее было такое чувство, словно прошел уже год, боясь сделать шаг, поскольку мисс Фриланд могла выйти в любой момент. Только потом она испугалась еще больше от мысли: «А вдруг отец может вернуться и обнаружит ее?».
Он не должен был находится с этой женщиной.
Он не обрадуется, если поймет, что она видела их вдвоем.
Босыми ногами она прошлепала по лестнице для персонала, держась ближе холодной отштукатуренной стены, поднимаясь наверх. На втором этаже она замерла, как вкопанная, от очередного грохота фейерверка, как только все стихло, она рванула в открытую дверь гостевой комнаты, желая где-нибудь спрятаться.
Вернуться одной в свою комнату, сама мысль для нее казалась ужасающей. Ко всему прочему, а что если ее будет искать отец?
Согнувшись, поджав ноги к груди, обхватила себя за колени, прижимая их ближе. Отец, наверное, наткнулся на братьев. Он не мог пройти мимо них, поскольку спускался не по парадной лестнице.
И это пугало ее еще больше, нежели любой шум снаружи.
Спустя несколько секунд Эдвард поднимался по парадной лестнице, отец шел за ним, нависая как монстр. Почему-то, походка ее брат была нестабильной, а лицо серым. Отец же шел с прямой спиной, как церковная скамья, выражая полно неодобрение.
Где были двое остальных?
Ни слова не было произнесено, пока эта пара двигалась к двери люкса отца. Эдвард шагнул в сторону и открыл дверь, ввалившись в темную комнату.
— Ты знаешь, где лежат ремни.
Единственное, что произнес отец.
«Нет, нет, — подумала она. — Это неправильно… Эдвард ни при чем! Почему он….»
Дверь закрылась с грохотом, она дрожала от одной мысли, что может происходить за этой дверью.
Конечно, резкий звук удара ремнем последовал оттуда.
И снова.
Снова...
Эдвард никогда не плакал, и никогда не матерился.
Она знала это, потому что часто слышала такое.
Джин положила голову на согнутые тонкие руки и зажмурилась. Она не знала, почему ее отец так ненавидит Эдварда. Он не любил и всех остальных детей, но ее брат доводил его просто до белого каления.
Эдвард никогда не плакал.
Она плакала за него... и тогда она решила, что если ее отец ненавидит Эдварда, почему она тоже не может ненавидеть? Двое могут играть в эту игру.