Короли и капуста (сборник)
Шрифт:
– Сади, а Пигги пригласил меня сегодня на обед.
– Что, серьезно? – воскликнула Сади с восхищением. – Ну надо же, как тебе повезло! Пигги просто шикарный, и он всегда водит девушек в шикарные места. Вот Бланш он водил к Гофману, там такая шикарная музыка и пропасть шикарных людей. Ты шикарно проведешь время, Далей.
Далей поспешила домой. Ее глаза блестели, а на щеках расцветал нежный румянец, предвещающий расцвет жизни – настоящей жизни. Была пятница, до получки оставалось пятьдесят центов.
По улицам текли реки людей. Огни на Бродвее подмигивали, привлекая к себе ночных бабочек, которые прилетали сюда за сотни миль из темноты, чтобы обжечь себе крылья. Солидно
Далей зашла в магазин, известный своими дешевыми товарами, и купила белый воротничок из машинных кружев на свои пятьдесят центов. Собственно, эти деньги были предназначены для другого – пятнадцать центов на ужин, десять на завтрак и десять на обед. Еще десятку Далей хотела доложить к своим скромным сбережениям; а пять она мечтала растранжирить на лакричные леденцы – засунешь такой за щеку, и кажется, что у тебя флюс, и тянутся они долго, как флюс. Это удовольствие было излишеством, почти роскошью – но что наша жизнь без удовольствий?
Далей жила в меблированной комнате. Между меблированными комнатами и пансионом есть разница: в меблированных комнатах ваши соседи не узнают, когда вы голодаете.
Далей поднялась в свою комнату – третий этаж, окна на запад, мрачный каменный дом. Она включила газ. Ученые утверждают, что самое твердое вещество – алмаз. Они ошибаются. Хозяйки знают состав, в сравнении с которым алмаз – сущая глина. Они смазывают им крышки газовых горелок, и вы можете залезть на стул и пытаться расковырять это покрытие – вы скорей сдерете кожу на пальцах.
А состав окажется неповрежденным, хоть шпилькой его ковыряй – поэтому будем считать его самым стойким.
Итак, Далей зажгла газ. При его свете силой в четверть свечи осмотрим комнату.
Кушетка, комод, стол, умывальник, стул – в этом была повинна хозяйка. Остальное же принадлежало Далей. На комоде располагались ее сокровища – позолоченная фарфоровая вазочка, подаренная Сади, календарь с рекламой консервного завода, сонник, коробочка рисовой пудры и пучок сушеных вишен, перевязанных розовой ленточкой.
Прислонившись к покосившемуся зеркалу, в ряд размещались потреты Киченера, Уильяма Мэлдуна, герцогини Молборо и Бенвенуто Челлини. На одной из стен висел гипсовый барельеф какого-то ирландца в римском шлеме, а рядом с ним – вульгарная олеография, на которой мальчик лимонного цвета гонялся за огненно-красной бабочкой. Дальше этого художественный вкус Далей не пошел, впрочем, ее и так все вполне устраивало. Ее покой никогда не был потревожен обвинениями в плагиате, а брови не хмурились от упреков в адрес ее юного энтомолога.
Пигги должен был зайти за ней в семь. А пока девушка прихорашивается, давайте скромно отвернемся и немного посплетничаем.
За комнату Далей платила два доллара в неделю. По будням завтрак стоил ей десять центов; она варила кофе и яйца, пока одевалась. А по воскресеньям она устраивала себе настоящий пир – ела телячьи котлеты и оладьи с ананасами в ресторане Билли, что стоило ей двадцать пять центов, а еще десять она давала на чай. Нью-Йорк предлагает слишком много, чтобы не поддаться соблазну и не поэкстравагантничать. Она ела ланч в магазинном кафе, что стоило ей шестьдесят центов в неделю; обеды же – доллар и пять центов. Вечерние газеты – а житель Нью-Йорка просто не существует без ежедневной газеты! – обходились в шесть центов; а воскресные газеты – одна ради брачных объявлений, а вторая для чтения – еще десять центов. Итого четыре доллара семьдесят шесть центов. А еще ведь надо и одеваться, и…
Нет, я не спорю. Я слышал о волшебных распродажах на фабриках, слышал о чудесах, которые можно сотворить с помощью нитки с иголкой; но что-то я сомневаюсь. Мое перо дрожит, как подумаю, что бы следует добавить в жизнь Далей из тех неписаных, сокровенных, естественных радостей, по праву надлежащих женщине. Два раза она ездила на Кони-Айленд покататься на карусели. Но обидно исчислять промежутки между счастливыми моментами не часами, а годами.
Однако стоит упомянуть и о Пигги [229] . Когда девушки дали ему это прозвище, это осквернило достопочтенное семейство свиней. Детские книжки про зверей начинаются описанием биографии Пигги: жирный, с крысиной душонкой, повадками летучей мыши и великодушием кошки… Он одевался щеголем и был знатоком в области всевозможных диет и голоданий. Он мог лишь бросить взгляд на продавщицу и с точностью до часа констатировать, когда она ела что-нибудь питательнее чая с пастилой. Он вечно ошивался в районах, изобилующих магазинами, и без конца приглашал продавщиц на обед. Мужчины, выгуливающие собак вдоль улицы, – и те уже смотрели на него с презрением. Да, он тот еще тип, так что не будем больше о нем; я не плотник, чтобы описывать подобного рода людей.
229
От англ. Pig – свинья.
Без десяти семь Далей была готова. Она оглядела отражение в треснутом зеркале и осталась весьма довольна собой. Темно-синее платье, сидящее на ней буквально без единой складочки, шляпка с кокетливым черным пером, почти что свежие перчатки – все это красноречиво свидетельствовало о самопожертвовании – преимущественно, пожертвовании обедом.
На миг Далей забыла обо всем на свете, кроме того, что она красива, а жизнь вот-вот откроет перед ней волшебную завесу и покажет все свои чудеса. Ее никогда в жизни не приглашали в ресторан, и сейчас ей предстояло впервые хоть на миг заглянуть в этот сверкающий красочный мир.
Подруги называли Пигги транжирой. А значит, ее ждет роскошный обед, и музыка, и можно будет рассмотреть шикарно разодетых дам, и отведать невероятных блюд, от упоминания о которых слюнки текут. А скорей всего, он еще раз пригласит ее.
А какое чудесное голубое платье из китайского шелка она видела на витрине! И, если откладывать не по десять, а по двадцать центов в неделю, быть может… но нет, на это уйдут годы! Но на Седьмой авеню есть магазин подержанных вещей, и вот там…
В дверь постучали. Далей пошла открывать. На пороге стояла квартирная хозяйка со слащавой улыбкой на лице, явно стараясь унюхать, не готовится ли что-нибудь на украденном газе.
– Вас спрашивает какой-то джентльмен, – сообщила она. – Представился мистером Виггинсом.
Под таким именем был известен Пигги тем, кто имел несчастье воспринимать его всерьез.
Далей метнулась к комоду, чтобы достать носовой платок, и вдруг остановилась, закусив губу. Глядя на себя в зеркало, она видела только воздушные замки и себя, прекрасную принцессу, наконец проснувшуюся от злых чар. И она совсем забыла того, кто все это время наблюдал за ней своими печальными, красивыми, строгими глазами, единственного, кто мог одобрить или осудить ее. Прямой, стройный, высокий, с легким укором на прекрасном меланхоличном лице, генерал Киченер взирал на нее из золоченой рамки своими восхитительными глазами.