Короли и капуста (сборник)
Шрифт:
Еще один миг, посвященный рассуждениям, – и наш рассказ сдвинется с места.
В большом городе случаются важные и неожиданные вещи. Заворачиваешь за угол и попадаешь острием зонта в глаз старому знакомому из Кутни-Фоллс. Прогуливаешься по парку, хочешь сорвать гвоздику – и оп! – бандиты нападают на тебя, «скорая» везет в больницу, и ты женишься на медсестре, разводишься, кое-как перебиваешься с хлеба на квас, стоишь в очереди в ночлежку – и женишься на богатой наследнице, отдаешь белье в прачечную, платишь членские взносы в клуб – и все это в мгновение ока. Ты бродишь по улицам, и кто-то манит тебя пальцем, роняет к твоим ногам платок, на тебя падает кирпич, лопается трос в лифте или твой банк,
После плотного обеда Джон Хопкинс сидел в своей прямой и узкой, как перчатка, квартире. Он сидел на каменном диване и сытыми глазами разглядывал «Искусство на дом» в виде картинки «Буря», прикрепленной кнопками к стене. Миссис Хопкинс вялым голосом разглагольствовала о кухонном чаде из соседней квартиры. Блохастый терьер человеконенавистнически покосился на Хопкинса и презрительно обнажил клыки.
Тут не пахло ни бедностью, ни любовью, ни войной; но и к такому бесплодному стволу можно привить эти атрибуты полной жизни.
Джон Хопкинс решил вклеить изюминку разговора в пресное тесто существования.
– В конторе ставят новый лифт, – сказал он, отбрасывая личные местоимения, – а босс отрастил бакенбарды.
– Не может быть! – отозвалась миссис Хопкинс.
– Мистер Уиплз, – между тем продолжал Джон, – сегодня явился в весеннем костюме. Мне он нравится. Такой серый с… – Он осекся, ибо почувствовал, что хочет закурить. – Пожалуй, сейчас прогуляюсь я до угла, куплю себе сигарку за пять центов, – заключил он.
Джон Хопкинс взял шляпу и направился по затхлым коридорам и длинным щербатым лестницам на улицу.
Вечерний воздух был легким, на улице звонко пели и смеялись дети, беззаботно прыгая в такт непонятному напеву. Их родители коротали вечер на порогах и крылечках, покуривая и сплетничая. Удивительно, но пожарные лестницы давали приют влюбленным парочкам, которые лишь пуще раздували начинающийся пожар, вместо того, чтобы тушить его.
Ближайшую табачную лавку на углу, в которую и держал свой путь Джон Хопкинс, содержал господин по имени Фрешмайер, который не ждал от жизни ничего хорошего и всю землю рассматривал как бесплодную пустыню. Хопкинс, не знакомый с хозяином, вошел в магазин и добродушно попросил «пучок шпината, не дороже трамвайного билета». Этот намек не добавил Фрешмайеру оптимизма, но все же он отпустил товар, достаточно близко отвечавший требованию. Хопкинс откусил кончик сигары и прикурил от газового рожка. Сунув руку в карман, чтобы расплатиться, он ни нашел там ни пенни.
– Послушайте, приятель, – искренне признался он, – я как-то без наличных. Заплачу вам сразу же, как выйду в следующий раз из дому.
Сердце Фрешмайера подпрыгнуло. Вот оно – подтверждение его убеждения, что весь мир полная мерзость, а человек – ходячее зло. Не проронив ни слова, он обогнул прилавок и накинулся на покупателя. Хопкинс был не из тех, кто спасует перед впавшим в пессимизм табачником. Он моментально подставил Фрешмайеру золотисто-лиловый синяк под глазом в уплату за удар, нанесенный сгоряча любителем наличных.
Стремительная атака неприятеля отбросила Хопкинса на тротуар. Там и разыгралось сражение: мирный индеец со своей деревянной улыбкой [238] был сбит и повержен, и уличные любители побоищ столпились вокруг, созерцая сей рыцарский поединок.
Но тут появился вездесущий полисмен, сулящий большие неприятности и нападающему, и жертве. Джон Хопкинс был мирным жителем, который по вечерам сидел дома и решал ребусы, но и в нем присутствовал неукротимый дух сопротивления, который разгорается в пылу борьбы. Он повалил полисмена прямо на выставленные бакалейщиком товары, а Фрешмайеру дал такую затрещину, что тот пожалел было, что в свое время отказался предоставлять хотя бы некоторым покупателям кредит до пяти центов. А затем Хопкинс принялся удирать, по пятам преследуемый торговцем сигарами и полисменом, чей мундир красноречиво свидетельствовал, почему бакалейщик торгует под вывеской: «Самые дешевые яйца во всем городе».
238
У дверей табачных лавок в США было принято ставить деревянную раскрашенную фигуру индейца.
На бегу Хопкинс заметил, что по мостовой, держась с ним наравне, едет большой низкий гоночный автомобиль красного цвета. Автомобиль подъехал к тротуару, и человек за рулем сделал Хопкинсу знак садиться. Он вскочил на ходу и повалился на мягкое оранжевое сиденье рядом с шофером. Большая машина, фыркая все глуше, летела, как альбатрос, уже свернув с улицы на широкую авеню.
Шофер, не проронив ни слова, вел машину. Автомобильные очки и дьявольский наряд водителя маскировали его как нельзя лучше.
– Премного обязан, дружище! – благодарно воскликнул Хопкинс. – Ты, небось, справедливый малый, тебе противно глядеть, как двое нападают на одного? Еще немного, и я бы пропал.
Ни малейшей реакции со стороны шофера – будто он и не слышал. Хопкинс пожал плечами и принялся жевать сигару, которую так и не выпускал из зубов в продолжение всей заварухи.
Десять минут спустя машина влетела в распахнутые настежь ворота изящного особняка и остановилась. Шофер выскочил из машины и сказал:
– Поспешите. Мадам все вам сама объяснит. Это огромная честь, мсье. О, если бы мадам поручила это Арманду! Но нет, я всего лишь простой шофер.
Оживленно жестикулируя, шофер провел Хопкинса в дом. Его ввели в небольшую, но дорого обставленную гостиную. Мадам, молодая и прелестная, словно видение, поднялась со стула. Ее глаза сверкали гневом, а тонкие бровки красиво изгибались и хмурились.
– Мадам, – обратился шофер, низко кланяясь, – имею честь доложить, что я был у мсье Лонга, но не застал его дома. По дороге домой я наблюдал, как вот этот человек борется… как сказать… с неравными силами. Он дрался с пятью… десятью… тридцатью сразу– и жандармы там тоже были. Да, мадам, он…как сказать… побил одного… трех… восемь полисменов! Если мсье Лонг отсутствует, я подумал, что этот джентльмен также может помочь мадам, вот и привез его сюда.
– Очень хорошо, Арманд, – проговорила мадам, – можешь идти. – Она повернулась к Хопкинсу.
– Я послала шофера, – стала объяснять она, – за моим кузеном, Вальтером Лонгом. В этом доме есть человек, который оскорбляет и обижает меня. Я жаловалась тете, но она только смеется надо мной. Арманд сказал, вы храбры. В наше прозаическое время так мало людей, которые были бы храбры и рыцарски благородны. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?
Джон Хопкинс сунул остатки сигары в карман пиджака. Он смотрел на это неземное создание и впервые чувствовал дыхание романтики. Это была рыцарская любовь, вовсе не означавшая, что он изменил своей квартирке с блохастым терьером и своей подруге жизни. Он женился на ней после пикника, устроенного вторым отделением союза этикетчиц, поспорив со своим приятелем Билли Макманусом на новую шляпу и порцию рыбной солянки. А с этим ангелом, молящим его о помощи, не могло быть и речи о солянке, а что до шляп, то лишь золотая, брильянтовая корона могла быть ее достойной!