Короли побежденных
Шрифт:
Выходило, что присмотреть за поместьем, кроме меня, некому. А мне больше некуда деваться.
Отец мне однажды сказал:
— Знаешь, Ивор, у меня все не идет из головы… Нехорошая мысль, но, видать, крепко засела. Ведь часто бывает так: ты любишь человека, но знаешь, что, если все пойдет, как заведено в мире, без непредвиденных случайностей, ты переживешь его и тебе придется видеть его смерть. Так почему же мы себя к этому никак не готовим?
Он был врач, он знал, о чем говорит.
Потом мы долго беседовали. И о том, как убаюкать горе, и о более земных вещах.
Кончилось псе тем, что отец сел писать новое завещание, по которому поместье переходило в мое владение. Он хотел сделать все для того, чтобы я ни в чем не нуждался.
Одного лишь он не мог предусмотреть. Того, что, пока я живу в их доме, среди вещей, которых касались отец и матушка, я могу говорить с ними, как с живыми.
Разумеется, едва было вскрыто второе завещание, мои родичи тут же попытались его оспорить. Они утверждали, что я в силу своего происхождения не могу считаться аристократом и членом их семьи. Между ними и нанятыми отцом адвокатами завязалась долгая тяжба, поглощавшая кучу денег. Я же так и висел между небом и землей.
Однако, судя по письму, и господин Дирмед был не в восторге.
Во всяком случае, все его смиренные пассажи вроде «считаешь себя обиженным нами», «нанесено оскорбление», «поверь, неумышленно», «просить у тебя прощения», «как только тебе будет удобно» я воспринимал как тонкие шпильки, которыми меня прикалывали к стене. В самом деле, если он не признавал меня своим родичем, вся эта вежливость могла быть только издевкой.
И наконец, «решение, не затрагивающее ни твоей, ни нашей чести». О какой такой моей чести могла идти речь, если я в их глазах был безродным попрошайкой?
Так что, скорее всего, в Аврувии меня ждал ультиматум. И я был к нему готов. Собственно говоря, у господина Дирмеда были все основания так поступить.
Потому что, когда я полностью осознал, что будет со мной, если я потеряю дом, мне пришло в голову, что и я могу заставить зашататься землю под ногами моих родичей.
Я попросил дозволения у отца. И получил его.
Я приехал в Аврувию около полудня и вновь увидел сложенные из желтого песчаника стены, невысокие дома с окнами в человеческий рост, разноцветные мозаики под крышами. Зимой грудная лихорадка тоже собрала здесь свою дань: то здесь, то там я видел на окнах белые или серые платки.
Однако сейчас город уже оживал: в утоптанной грязи на улицах было много следов тупоносых башмаков матросов и мастеровых, узких женских сапожек, кое-где отпечатались подковы с королевскими знаками. Из домов долетали запахи дымящихся жаровен и мокрой известки.
Прежде чем предстать перед глазами дяди, я завернул в городской дом моих родителей. Он много лет стоял заброшенным, лишь фасад подновляли время от времени, чтобы не позориться перед соседями. Но несколько дней назад я прислал из поместья слуг и велел им нанять охрану.
Я так торопился, что не стал заходить в дом. Керн, сын Тарна, главный распорядитель моей затеи, сам вышел ко мне, и мы поговорили прямо у ограды.
— Сколько вам
— Почти пять тысяч марок, господин.
— И сколько вы вчера раздали?
— Без малого три тысячи.
— Отлично. Дом Дирмеда не пытался вам помешать? — Я указал на свежую ссадину на его шее.
Он рассмеялся:
— Нет, совсем нет, господин! Это один из тех, кого мы одарили вчера. Он считал, что ему мало дали.
— Ладно, прибавь вергельд к своему жалованью. Я надеюсь, обошлось без серьезной драки?
— Конечно. Я не нанимал проходимцев. Охрана действовала замечательно и вчера, и сегодня утром.
— А что было сегодня?
— На рассвете пришел гонец из Дома Дирмеда и сказал, что сегодня вы приезжаете в столицу для переговоров с его господином. Тогда мы прекратили раздачу денег.
Он замолчал и быстро взглянул на меня. Я кивнул:
— Все правильно. И что же потом?
— У ворот собралась толпа. Они были в негодовании, и нам с большим трудом удалось их разогнать. Говоря по чести… Дом Дирмеда прислал своих людей в помощь нам.
Он снова нерешительно взглянул на меня, пытаясь понять, не рассержен ли я. Но я только улыбнулся:
— Вы молодцы. Пока все идет прекрасно. Оставайтесь здесь и ничего не предпринимайте. Возможно, я заночую сегодня у вас.
Нынешней зимой, когда я вновь и вновь перечитывал письма своих адвокатов и пытался понять, есть ли у меня хоть какой-то шанс сохранить дом, меня вдруг осенило, что слова для поддержания чести и благосостояния Дома можно истолковать по-разному.
И когда аристократы приперли меня к стене, я решил нанести удар в спину. Я продал кое-какие ценные вещи (те, с которыми не было связано никаких важных воспоминаний) и велел объявить в городе, что все, кто считает себя несправедливо обиженными Домом Дирмеда, могут получить от меня возмещение нанесенного им ущерба. Таким образом я позаботился оподдержании чести Дома.
Разумеется, даже при своих куцых знаниях законов я прекрасно понимал, что раздаю то, что мне не принадлежит. Но я рассчитывал на быстроту своего предприятия и на то, что несправедливо обиженные поддержат эту идею. А при такой неразберихе часть денег и вовсе может исчезнуть бесследно, так что я, по крайности, не умру с голоду.
И пока что все шло как задумано. Аристократы соизволили обратить на меня внимание. Доказательство тому — вчерашнее письмо. И я знал, что скажу сейчас Дирмеду. Что, если они будут продолжать свой грабеж, я тоже смогу их немного ограбить.
Дирмед, так же как и Керн, встретил меня у ограды своего дома. На вид ему было лет пятьдесят. Густые каштановые волосы с седыми кончиками, как у породистой собаки, темные, блестящие глаза, большие губы, твердый подбородок. Ни в лице, ни в фигуре я не заметил ни малейшего признака слабости или болезни. Неприятности у него, несомненно, бывали, но он пока что неплохо с ними справлялся.