Корона для миледи
Шрифт:
Вокруг царил дурманящий запах ладана, слышались вздохи и причитания прихожан, молящихся об избавлении. Спрятав лицо в ладонях, Этельред силился изгнать отчаяние из сердца и головы. Бесспорно, такой поток мольбы и скорби не мог не достичь ушей Всевышнего.
Он молил о помиловании, пока монотонное пение духовенства на латыни взмывало ввысь и опускалось, как прилив и отлив в море. Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. «Отец наш, пребывающий на Небесах, да святится имя Твое».
Король представил собственного отца, восседающего рядом с Богом в небесном сиянии, поднявшим руки, чтобы укротить бурю, нависшую над королевством его сына. Разве это не было знамением? Разве это не было символом прощения Бога?
В утешающих словах молитвы «Отче наш» ему слышалось обещание, что все будет хорошо, и, присоединив свой голос к хору молящихся, Этельред в конце концов преодолел страх и уныние. На сердце у него посветлело, ибо если Бог его простил, то стоит ли ему бояться датских пиратов и окровавленных призраков в ночи?
У выхода из собора его поджидал промокший до нитки и забрызганный грязью курьер. Этельред взглянул на него, и его сердце объяли дурные предчувствия. Этот несчастный не мог принести ему плохие вести, ведь он же молился! Они все молились.
— Ну?
— Сюда идет армия викингов, милорд, три тысячи воинов ведет сам король датчан.
Торжественный настрой этого утра был уничтожен, словно ударом молнии. Волна ропота прокатилась по толпе позади Этельреда, и он, желая узнать все, нетерпеливо поднял руку, требуя тишины.
— Они переправились через Стауэр? — потребовал он ответа.
— Да, милорд, сегодня рано утром.
Это значило, что через четыре дня армия Свена будет у городских ворот. Отпустив вестового, он, пока прихожане в панике разбегались из собора, направился ко дворцу. Теперь ему придется рассчитывать только на себя, поскольку Бог окончательно от него отвернулся.
Вернувшись, король незамедлительно призвал советников в свои личные покои. Велев принести ему карты, Этельред в окружении своих вельмож стал изучать расстеленные на высоком столе куски пергамента. Указательным пальцем он ткнул в Дорчестер, но мысль о продвижении Свена жгла его сознание раскаленным добела железом, мешая ему сосредоточиться. Снизошедший на него в церкви покой заменило нарастающее предчувствие гибели.
— Вилобородый со своей армией, — промолвил он, — станет под стенами нашего города через несколько дней, если только мы не найдем возможность его остановить.
Даже сейчас ему было трудно поверить в то, что скоро в его дверь может постучаться столь чудовищная трагедия.
— Предложите им побольше золота, — проворчал элдормен Леофвин, — и они живо уберутся на свои корабли.
Он сложил руки на груди с таким видом, будто теперь проблема была улажена.
— Думаете, они еще не награбили золота и серебра на развалинах Эксетера и Дорчестера? — хмуро возразил ему Этельред. — О нет, им нужно кое-что помимо наших богатств. Они хотят наброситься на нас, как стая голодных волков, и пожирать нас заживо. Они разрушат все прекрасное и ценное в этой стране. В Эксетере они камня на камне не оставили. Если мы их не остановим, Винчестер ждет та же участь.
В их взглядах сквозило неверие. Они до сих пор не понимали размаха пришедшей к ним беды.
— Мой отец прав.
Эти слова произнес Этельстан, и Этельред взглянул на него с удивлением, поскольку это было совсем не то, что он обычно говорил.
— Вилобородый жаждет мести за смерть своей сестры и ее семейства. Он уже вклинился своей армией в Дорсет глубже, чем когда-либо прежде. Мы должны собрать войско столь же многочисленное, как и датское, и завязать с ними бой до того, как они подойдут к городским воротам.
После этого все загомонили, но Этельред их уже не слушал. Корона на его голове вдруг стала свинцово-тяжелой, в висках пульсировала пронзительная боль. А за ней последовал леденящий ужас, сопровождающий появление молчаливого призрака его брата.
Он не видел Эдварда, но чувствовал на себе его пронзительный торжествующий взгляд, устремленный из сумрака. Может, его привел сюда омерзительный запах страха? Бесспорно, ужас смерти было последним, что испытал Эдвард на этой земле. Может, его тень теперь жаждет обонять этот запах над телом пока еще живого брата?
Плечи короля одеревенели, сопротивляясь боли, которая от головы острием опускалась в шею, боли, которую, он не сомневался, нес пагубный взгляд его брата. Прочтенные им несколько месяцев назад слова, начертанные на клочке пергамента, снова возникли перед его глазами, терзая своим гибельным посланием.
И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей.
Кто написал эти слова? Был ли он здесь, один из его советников, может, даже его собственный сын? «Сколько среди них таких, — думал он, беспокойно переводя взгляд с одного лица на другое, — кто бросится на меч, чтобы защитить меня? Сколько среди них тех, кто хотя бы опечалится, если я умру? Возможно, Эльфрик», — решил он, взглянув на давнего друга своего отца. Что касается остальных, он не сомневался, что они быстро перебегут на сторону Свена, как только он сам будет повержен.
Сегодня его знать будет требовать, чтобы Этельред повел их в битву со Свеном, но он не доверит им свою жизнь.
Он не может верить никому из них.
Когда дождь наконец закончился и засияло солнце, Эмма вышла в сад немного отдохнуть. Почти все утро она руководила слугами, перебиравшими несчетное множество вещей, которые нужно было подготовить к переезду на тот случай, если викинги нападут на город. Серебряные подсвечники, золотые блюда и потиры, драгоценные камни, украшения для волос, расшитые каменьями платья и мантии, меховые накидки, манускрипты с прекрасными иллюстрациями — все королевское имущество нужно было описать и упаковать.
Эмма радовалась возможности отвлечься от мыслей о том, что должно происходить сейчас в покоях короля, — заседание совета, на который она не была приглашена. Более того, она так и не побеседовала с королем, несмотря на его обещание увидеться с ней утром. Вести с юга расстроили привычное течение жизни, и Эмма не знала, вернется ли та когда-либо в свое прежнее русло. Острая потребность поговорить с Этельредом, чтобы исподволь заманить его в свою постель, раздражающе действовала на и без того уже натянутые нервы.