Корона для «попаданца». Наш человек на троне Российской Империи. Дилогия
Шрифт:
— Правда лучше всякого вымысла! — впервые за встречу усмехнулся капитан. — Жаль, что так рано тебе ехать придется, но уж тут… раньше сядешь — раньше встанешь! Эх, черт… Петрович, опять мы с тобой по служебной надобности расстаемся… и ведь надолго!
— Да ладно, Альбертыч… какие наши годы! — корнет попытался бодриться, но было видно, что будущее расставание с другом ему тоже не по нутру. — Надо, значит, надо… Все ведь уже продумали: связь, каналы поступления денег и оружия, план работы… В общем… здравствуй, ИРА!
Интерлюдия
Прекрасно! Замечательно! Великолепно! Честно говоря, Валлентайн и сам не ожидал,
Валлентайн коротко злобно рассмеялся. Эх, если бы все его планы были так легко исполнимы. Но, к сожалению, это не так. Все попытки Валлентайна создать некую оппозиционную коалицию из недовольных членов императорской фамилии неизменно заканчивались полным провалом. И ведь из-за чего? Тупое равнодушие и фатализм! Да, они слушали его увещевания и доводы развесив уши, но как только дело доходило до планирования конкретных действий… Практически все его собеседники отвечали одной и той же фразой: Бог милостив, не допустит… Идиоты, какие же они все идиоты!
Ну, что же… подождем, пока градус недовольства среди великих князей и присных повысится. Благо, никто из будущего не дергает назад. А это означает, что там, триста лет вперед, уже никто и не помнит о его героическом прорыве к мнемотранслятору через ряды охранников и сотрудников Института времени (на самом деле Валлентайн отпихнул двух охранников и ударил по лицу девушку-оператора). Всех настигла хроноамнезия… Если там, в XXIII веке, вообще существует означенный институт…
Рассказывает Олег Таругин (цесаревич Николай)
Мы едем в Москву. Мы — это я, Моретта, мои «малый двор» и «малый кабинет», а также весь штат Мореттиных фрейлин, горничных, служанок, секретарей и прочая, прочая, прочая.
Правда, «малый кабинет» едет не в полном составе. Васильчиков отправился вместе с Целебровским в Варшаву, постигать под руководством старого грушника тонкости военной разведки. Зато с нами отправился в добровольную ссылку дядюшка Владимир Александрович. В последнее время он очень сблизился со мной и практически стал вхож чуть ли не в ближний круг. «Чуть ли» — это по причине моих опасений. Можете считать меня параноиком, но я не могу полностью доверять ни одному Романову. Больно уж «хороши» они были! Если позднейшие историки что и приврали, так совсем немного!
Кроме всех вышеперечисленных, к отправке в Москву готовятся офицеры и солдаты будущих лейб-гвардии пулеметной и самокатной рот. Увидав примерный список штатов этих двух новых подразделений, папенька-император крякнул, но штаты утвердил и даже, улыбаясь в бороду, сказал, что я, как тот чеховский налим, откуда хочешь вывернусь.
Дело в том, что общая численность этих двух рот, с учетом запасных, дублеров, и обучающихся, — три с половиной тысячи человек. Думаете, для пятидесяти пулеметов и сотни мотоциклов это многовато? Согласен, но как было остановить поток желающих? Достаточно сказать, что командиром одной из этих рот, после горячих просьб, уговоров и намека на возможное самоубийство, утвержден Федор Эдуардович Келлер [222] , подавший ради этого в отставку с поста командира стрелкового батальона императорской фамилии. Полковник Максимов, нынешний командующий конно-гренадерским полком, остался глубоко обиженным, и даже на вокзале
222
Келлер Федор Эдуардович (1850–1904) — граф, участник Сербско-турецкой, Русско-турецкой и Русско-японской войн.
Но шутки в сторону: мы переезжаем. С точки зрения Моретты — это прекрасно, так как официально мы едем в Москву венчаться. С моей точки зрения — так себе. С одной стороны, я, конечно, оказываюсь в некоторой изоляции от дел столицы, и мое влияние на внутреннюю и внешнюю политику снижается, с другой — я избавлен от необходимости даром терять время на ненужные приемы, встречи с пустыми людьми и полностью избавляюсь от мелочной опеки маменьки и милых родственничков в придачу.
Неприятная сторона нашего переезда смягчается еще и тем, что какая-то добрая душа (найду — отблагодарю по-царски!) распустила слухи о слабом здоровье Александра номер три и о его страдании неизвестной науке болезнью. Так что в преддверии возможной смены самодержца я стал весьма популярен среди всех близких к власти людей.
— Милый! — О, счастливая невеста нарисовалась! — Милый, там oncle Voldemar испрашивает твоей аудиенции, — гордо сообщает она и уже другим, капризным тоном добавляет: — Не то что твои kazak’и, которые вечно врываются без спросу.
Приходится напустить на себя удрученный вид. Действительно, позавчера, в разгар горячего поцелуя, в мой кабинет влетел урядник Брюшкин со срочной телеграммой от Гейдена. Брюшкин, бедолага, тут же схлопотал десять суток ареста (правда, пробыл арестантом всего полчаса, но об этом Моретте знать не обязательно), однако Моретта все еще дуется на меня…
Но к делу. Великий князь Владимир Александрович, в прошлом — задушевный друг генерал-адмирала, осознал трогательное отношение своего старшего брата к племяннику, сиречь Сереги Платова — ко мне, грешному, и решил, что ему тоже будет не вредно держаться к цесаревичу поближе. Что и исполняет с удивительным упорством. Правда, стоит отметить, что делает он это не только с упорством, но и с приложением мозгов и труда. Вот сейчас, к примеру, он принес новый проект учебной программы для военного, имени князя Суворова-Рымникского, училища, чьим официальным патроном являюсь я. Ну-с, почитаем, полюбопытствуем…
Когда через два часа, наученный горьким опытом и Мореттой, Шелихов осторожно стучится в дверь моего салон-вагона, мне остается только изумленно вздыхать: какого черта ни один историк нигде не упоминал, что великий князь Владимир был гений педагогики?! Да и не только педагогики! Программа так хороша, что у меня сперва закрадывается смутное подозрение об участии в ее разработке кого-то из современников. Но на каждую новую мысль следует тщательно разработанное пояснение: зачем это делать и как осуществлять. Современник такого писать бы не стал: для него это само собой разумеется. А дядюшка, значит, сам до всего допер?! Малатца! Жжот!..
Шелихов бодро рапортует, что через пять минут мы прибываем в Бологое, где нас уже ожидает прием и манифестация верноподданного населения. Придется бросить дела и выйти поприветствовать…
…Бологое вызвало смутное воспоминание о старом, еще из того времени анекдоте: «Бывал я в Бологом-с, господа. Дыра страшнейшая!» Прав был поручик Ржевский — дыра. Ну да ладно: до Москвы больше остановок не будет. Так в Первопрестольную с ветерком и влетим…
…Влетели. Наш поезд тихо втягивается в Николаевский вокзал. Моретта с любопытством смотрит в окно — Москвы она еще не видала. Интересно, что она ожидает узреть из окна поезда?