Корона льда и лепестков
Шрифт:
– Роль лидера тебе к лицу, – пробормотал гигант, когда мы оставили последнюю палатку позади.
М-да?
– Роль лидера – это плохо сидящий пиджак, – ответила я. – Может, успею найти хорошего портного к тому времени, как придется его перекроить.
Рубезаль мягко рассмеялся.
– Хорошо знакомое чувство.
Я подняла взгляд на гиганта, но частичкой сознания оставалась сосредоточена на своем оружии – том, как в мгновение ока его выхватить.
– И все же ты долго стоишь во главе изгоев. Думаю, тебя затянуло. Король
– Что есть лидер, как не тот, кто видит проблему и в конце концов впадает в отчаяние потому, что дело не двигается с мертвой точки? Я там, где я есть, потому что никто другой ничего не предпримет.
Не похоже на мою историю.
– Мне не понять.
Остановившись, Рубезаль уселся на выступающий из земли валун. Я осталась на ногах и повернулась к гиганту, придав лицу твердое выражение. Губы Рубезаля дрогнули.
– Настал момент, когда мы… как там выражаются люди… кончаем гнать пургу?
– Звучит отлично. Ты здесь не ради мира.
– Да, девушка. Мы уже перешли эту грань.
– Ты перешел, – подчеркнула я.
Гигант приподнял плечо.
– Возможно. Я стар. Разум уже не так гибок, как раньше. Признаю.
Я стиснула зубы.
– Ты такое натворил, Руби. Почему? Ты мог бы все это время работать вместе со мной, а не против меня.
Рубезаль улыбнулся, обнажая типичные для гигантов квадратные зубы.
– А что насчет остальных, кто угнетает наш вид? Ты не говоришь от имени людей, и ты не выступишь против них на стороне изгоев.
– Неверно, – поспешила сказать я. – Я не стану представлять изгоев, если ты будешь нашептывать мне на ухо. Есть разница.
– Именно она делает всякие переговоры бессмысленными.
Я должна была его забалтывать.
– Неужели контроль для тебя настолько важен?
Контроль стоил ему жизни женщины, которую он так долго любил. И все же на лице Рубезаля не отразилось ни следа печали или раскаяния. Словно он просто отсекал ужасные последствия всего, что делал. Словно он считал смерть и боль оправданным средством достижения цели. Судя по всему, Рубезаль был безгранично доволен тем, что натворил и продолжал творить.
Он так и улыбался, глядя на море на противоположной стороне лагеря.
Это явно был единственный ответ, которым гигант намеревался меня удостоить, поэтому я надавила:
– Люди. Скажи, что ты с ними не поделил? Ну, кроме очевидного.
Фейри ограничены когда-то бесплодными территориями по всему миру. Да, на этих клочках земли у нас были свои богатства и свобода. Да, мы могли путешествовать между дворами и, получив разрешение от правительств людей, в другие уголки света. Однако ничто из этого не меняло того факта, что мы были всего лишь гостями, которых терпели в чужом мире, русть даже мы населяли эту землю так же давно или даже дольше, чем люди. Большинство фейри относились к людям с легким предубеждением. Чаще, правда, легким – это слабовато сказано.
– У
М-да. Это он диких фейри давно не нюхал. По части запаха они возьмут первое место.
– Их культура отличается от нашей.
Голубые глаза Рубезаля загорелись, и он впервые встретился со мной взглядом.
– Именно. Их культура не допускает терпимости к другим. Своим стадным мышлением они подобны бизонам – при любом намеке на отличие они нападают. Прежде чем узнать о нас, они сражались с себе подобными из других стран и рас. Затем появились мы – и тем самым дали им общего козла отпущения. Люди никогда нас не примут. Во-первых, у нас есть то, чего они лишены, – магия. Во-вторых, их мозги попросту неспособны поддерживать мир в перспективе. Едва война заканчивается, они забывают о тяготах сражений. Чтобы вернуть людям благодарность за малое, требуется еще больше невзгод.
Я обдумала услышанное, затем ответила догадкой, которая зрела у меня еще в Андерхилл:
– Так вот почему вы перебили в Треугольнике столько людей?
Благостная улыбка Рубезаля стала веселой.
– Во времена, предшествовавшие технологиям, мы стольких незаметно отправляли к праотцам. Но Аляска изменилась так же, как остальной мир, пусть и считалась его краем.
– Тридцать тысяч, – тихо произнесла я, и все нутро содрогнулось от масштаба. – Столько потерянных жизней.
Рубезаль покачал головой.
– Едва ли стоит возлагать вину за все на моих детей. Треугольник и сам по себе опасен для людей, которые упорно сходят с тропы. Реки, мороз, дикие звери. Но мы сделали все, чтобы уравнять шансы в преддверии дня, когда мы с людьми сойдемся в битве.
Он говорил о людях так, будто они лишь назойливые мухи, которых нужно прихлопнуть.
И пусть я, наверное, согласилась бы с отсутствием у людей терпимости к тем, кого они считают иными, но на этом наше сходство с Рубезалем заканчивалось.
Подавить желание оглянуться на лагерь, откуда предстояло сбежать моим воинам, было почти невозможно. Еще чуть-чуть.
– Я бы никогда не смирилась с массовыми убийствами людей.
– Тогда ты не выкроишь для своего вида достаточно территории, – едко произнес Рубезаль. – Они заполонили землю, как термиты.
Я вздохнула.
– Это их мир, Рубезаль. Они нам тут не рады, возможно, однако у нас есть собственный. Мы просто решили обитать одной ногой здесь, другой там из-за непредсказуемости Андерхилл. Пусть люди нам не доверяют, пусть усложняют нам жизнь больше нужного, однако они не обязаны были выделять нам целые участки. Люди могли с той же легкостью обратить против нас оружие и железо.