Корона Тафелона
Шрифт:
— Ты хорошая девочка, — похвалил святоша. — Отрадно видеть, что твоё сердце не закостенело и не преисполнилось обиды. Но ты разговариваешь не с врагами своего отца, а с его верными друзьями, мечтающими протянуть ему руку помощи и вернуть покой в истерзанную печалью о тебе душу. Твои слова помогут устранить непонимание, которое мешает нам помочь твоему отцу.
Эрна восхитилась. Вот это да! Так даже Виль не умеет! Какие святоши всё-таки умные!
— Я ничего не видела, — повторила она с прежним смущением, — но слуги шептались, будто в замке есть какой-то гость. Жутко знатный. Отец называл его принцем, а ещё он был свя… священник.
— Принцем? — цепко спросил отец Бенлиус. Эрна мысленно поблагодарила Освободителя, что её собеседник не обратил внимания на оговорку. Чуть не назвала того странного пленника святошей! Надо же так сглупить! Дядюш… Виль бы всыпал за такую оговорку!
— Ну да, — вслух ответила девочка. — Так и называл. Освященное высочество. Нет. Высокое переосвященное высочество, вот! Он вроде как в подземелье прячется. Снаружи засовы и внутри засовы! Он выйти не может и к нему не зайти!
— Высокопреосвященство… — задумчиво проговорил отец Бенлиус. — А каков он из себя?
— Я не знаю! — сделала большие глаза девочка. — Я его не видела! Слуги болтали, старенький он, вот!
— Старенький, говоришь?
— Ага. Но суровый. И такой властный — ужас!
— Властный… — крепче задумался священник. Вид был у него такой, будто он хотел, но боялся во что-то поверить. — А о чём они разговаривали с твоим отцом?
— Откуда я знаю?! — отшатнулась девочка. — Они же на церковном языке разговаривали! Слуги говорили, отец каждый вечер спускается в подземелье! И всегда с огарком, а не с новой свечой. Вот пока говорят, она догорает и он уходит.
— На церковном… Брат Могир!
Полог палатки приподнялся и внутрь заглянул молодой загорелый брат-заступник. После того, как Виль похитил волчицу, ко всем обитателям лагеря, которые не умели сами сражаться, приставляли по одному-два воинствующих брата.
— Иди к комтуру Тьери и скажи, что я вскоре приду к нему для беседы.
Молодой святоша понятливо кивнул и исчез. Отец Бенлиус поднялся на ноги.
— Идём, дочь моя, я провожу тебя до палатки. Сегодня ты очень помогла своему отцу.
Они вышли и отец Бенлиус вместе с братом Рулом, который остался, когда брат Могир ушёл, проводили девочку до палатки монахини. Женщинам не позволялось не только одним ходить по лагерю, но и оставаться в обществе одних только воинствующих братьев. Чтобы не вводить никого в искушение, с одной стороны, а с другой, чтобы слабый женский ум от опасностей защищало не только оружие, но и молитва, рассеивающая наваждения.
В женской палатке матушка Онория выспросила у Эрны всё, что узнал у той отец Бенлиус, и девочка послушно повторила свой рассказ. Что с ней сделает наставник, если узнает, она старалась не задумываться. Виль бросил её, рыцарь лю Дидье так и вовсе предал, почему она должна о них заботиться? И потом, она ведь не рассказала, кем был лю Дидье на самом деле!
По губам аббатисы скользнула улыбка.
— Старенький высокопреосвященство, — сказала она с явственным злорадством. — Сам Заступник послал тебя к нам, дитя моё.
В этом девочка даже не сомневалась. Такую пакость мог только Надзиратель придумать!
— Вы кого-то потеряли? — спросила она с наивным видом. — Мой отец прячет кого-то, да?
Вместо ответа аббатиса положила руку на голову девочке, как давеча отец Бенлиус и торжественно сказала:
— Дочь моя, твой земной отец отверг своё чадо, но небесный протянул к тебе руку помощи. Доверься ему, как доверялась до сих пор.
Ага, как до сих пор, именно. Чтоб им всем провалиться — и рыцарю лю Дидье, и святошам и ихнему Заступнику!
— Наш орден может взять тебя на воспитание, не требуя приданого, — буднично закончила аббатиса.
— Это чтобы я ушла в монастырь?! — безо всякого притворства перепугалась девочка. — Монашкой стать?!
— Ну-ну, девочка, — усмехнулась матушка Онория. — Ты ещё слишком мала. Если бы твой отец не забыл своего долга, мы бы спросили его. Раз он тебя отверг, долг заботы и воспитания ложится на Заступника и на нас, его верных слуг и детей. Ты научишься молитвам, врачеванию и добродетели. Знай, в нашем ордене есть и третья ветвь [50] и ты можешь войти в неё, чтобы служить Заступнику в мирской обычной жизни.
50
Первой ветвью обычно называется мужской орден, второй ветвью — женский (даже если он хронологически был основан раньше), а третьей — мирская ветвь ордена, члены которой соблюдают правила ордена, ведя при этом мирскую жизнь.
— Но… матушка… Я не… я не могу!
— Почему, дитя моё?
Эрна так растерялась, что и не подумала притворно согласиться. Теперь, когда Виль бросил ей, девочке казалось, что любой обет, который она даст, свяжет её на всю жизнь! Надо было как-то отвираться… аббатиса смотрела на неё с таким терпением и любовью, что прям становилось не по себе. Вот змея-то! Как она волчицу держала связанной и раненной, и ведь не жалко же было! А теперь — конечно! Да намекни Эрна, кто она такая, небось бы так же связала бы и бросила без воды на солнцепёке! Почему, ещё спрашивает!
Тут Эрна вспомнила, что Нинета, дочь рыцаря лю Дидье, как и она сама, родом из Тафелона, а в Тафелоне братьев-заступников прогнали ещё пять лет назад и говорили про них много нехорошего.
— Я боюсь, — «созналась» девочка. Святоша ласково обняла её за плечи.
— Нет такого греха, который не мог бы простить Заступник и нет такой ноши, которую он не разделил бы с верными детьми Создателя, — сказала аббатиса.
Эрна вырвалась.
— Неправда! — выкрикнула она. — Я всё про вас знаю! Вы убийцы! Вы предали священный поход! Вы хотели убить папу в Терне! У нас все так говорят! Вы у нас войну затеяли! Убивали аббатов в монастырях! Подсылали убийц! Вас прогнали из Тафелона! Сам папа запретил вам у нас появляться! А вы тут! Я не хочу! Я не хочу как вы! Не хочу никого убивать! Я не!..
Эрну саму напугало, сколько искренности прозвучало в её голосе. Сёстры Дезире и Арнод, которые сидели тут же в палатке и пряли, делая вид, что не вслушиваются в разговор аббатисы с девочкой, отпрянули. Эрна кричала на тафелонском, который не знала сестра Арнод, поэтому она хмурилась, а сестра Дезире, разобравшая обвинения девочки, в ужасе прижала руку к губам. Матушку Онорию смутить было невозможно.
— Тише, тише, — ласково засмеялась она. — Нинета, дитя моё, ты ещё слишком мала, чтобы судить о таких вещах.