Коронация в сумерках
Шрифт:
Но памятливы ночи,
И в их жестоких снах
К нам лица многих прочих
Обращены, как знак.
Зачем пустую пропись
Нам повторять сто раз,
Как будто снова осень,
И небо все в слезах,
Как будто снова школа,
И старые друзья
Посмотрят без укора,
Но так, что жить нельзя:
Мол, ты – и мы с тобою –
Застряли здесь
А шанс ведь был – да где он
Теперь, мил человек?
Но кончен дождь, и ветер
Горяч и свысока;
Он на веревке летней
Развесил облака.
И все. Раздолье – в травах,
И счет идет – до ста,
Ну а потом – забавы,
И новые места,
И прежние знакомцы
Не красок и чернил,
А плоти, крови, пота
Возьмут от вышних сил,
Чтоб воскресать им чаще,
И проще улетать,
И молчаливый праздник
За звездами играть.
Пропавший без вести
Белая ночь зимой норма –
Жутко подсвечено все.
Знают давно тебя норны,
Имя бормочут твое.
Только не вздумай при свете
К людям ты, правды искать:
Там, при твоем-то завете,
Ты наипервый всем тать.
Злобная архивражина,
Мерзкий растлитель-паук,
Чем приманил ты невинных
Есть с твоих проклятых рук?
Там тебя, братец, заждались:
Вилы, дреколье, топор…
Добрые люди собрались
Свиньям тебя на прокорм.
Лучше уж ты оставайся
С лешим и с жутью ночной.
Коли пропал – не вертайся,
Мимо иди, стороной.
Кто-то, наверно, молился,
Нитке истлеть не давал;
Был ты кому-то родимый,
Милый… Да вышел. Не стал.
Пусть. Оборви. Ну их к черту.
Много на свете чертей.
Тот, кто побрал тебя – черный.
Их, видно, чуть посветлей.
Толку-то. Радости мало.
Нету тебя. Обвыкай.
Был и у нас папа-мама…
Поздно, мой маленький Кай.
Клятва
Я никогда не предам
тебя.
Даже если мне в дар –
ничто,
даже если отве-
та нет,
мною не оклеве-
тан ты.
Мерзко мне слышать их го-
лоса,
что повторяют одну и ту
же ложь:
мол, ты слабак, и мерзавец, и му-
желож,
мол, то и се – и давай на костях
плясать…
Мерзко читать мне стихи и хоро-
шие:
мало ли было поэтов, да ка-
ждый – пал.
Может, и доблесть на свете – слома-
ться так,
чтоб из обломков слепи-
лся крест.
Только мне слепит глаз от суса-
льных врак,
я ненавижу бахвальство страны
чудес:
брось-ка нам золото, глупенький Бу-
ратин;
злобу помянешь – вались к черту в ста-
рый лаз.
Я никогда не предам
тебя.
Я никогда не прощу
их всех.
Все понимаю: не жизнь, а позор,
тоска…
Только не выпрет и пеньем из го-
рла ком.
Я никогда не предам
тебя.
Мне никогда не предпи-
шут мир.
Шут депутату депешу с наро-
чным шлет:
цирк закрывается – но не от нас
приказ.
Ох, продышаться бы сладостью бо-
евой!
С детства осела в легких пыльца-
летун.
Сосланным облаком, болью-ка
над землей
да полетай! Еве яблоко в ру-
ку сунь.
Я никогда – слышишь ты! – ни-
когда.
Это – во мне, и не вырубить то-
пором.
Табор уходит в небо. Ну, кто –
куда.
Я – всем известно. Взрывается ти-
хий тромб.
Хитрые деточки – знают, как по-
дкатить.
Аэродром в голове, и гудят
винты.
Васенька: жрем! Алексеюшка: во-
дку пить!
…Я забываю народ. Мой род – э-
то ты.
Рот, и язык, и гортань, и что там
еще,
что анатом лишь знает, а всем –
молчок.
Я собираю манатки. Моне-
ту – в щель:
пусть на прощанье мурлычет мне кисс-
кисс-кисс.
Но все равно, и в плену
земли,
я никогда не предам
тебя.
Даже если оста-
ток дней
строчки не напишу –
клянусь.
Знаю – заносчиво кля-
твы класть,
лбом об пол бить, рубаху до пу-
па рвать…
Но я клянусь. Не оставь меня, ма-
терь злость.
Ненависть-небо, пролей свою бла-
годать.
Петля
В сумбуре сновидений
Мне, как огонь, мелькнул
Простой и ясный гений,
Что жизнь в меня вдохнул.
Мелькнул – и тотчас скрылся,
Мазнув легко крылом,
И снова я укрылся,
Как дно волною, сном.
И катят надо мною
Валы свои слова,
Как будто грекам Трою
Решать брать сызнова,