Коронованные Вороны Торн-Поинта
Шрифт:
Джуд любит свою бабушку больше всего на свете. Она вырастила его. Все, что он делает, — это возвращает ей эту заботу, например, в виде дома, которую он купил ей с нашей первой большой выручки в колледже.
— Передай ей привет от меня.
Когда он стал нашим братом, она приняла Колтона, Леви и меня как своего собственного внука.
Он хихикает. — Она спрашивает, почему ты не приходишь к ней в последнее время.
Я вздыхаю и меняю тему. — Позвони от меня Пенну. Тайлер больше не работает на нас.
— Маленький засранец, —
Мои губы кривятся. — Что ему нужны были деньги, и он думал, что это сойдет ему с рук. Держу пари, он все потратил на наркотики.
Джуд заливается жестоким смехом. — Да, конечно. Я скажу Пенн. Ему придется вытащить свой член из волшебной киски своей подружки на пять минут, чтобы сделать это.
Я качаю головой. Одержимость Пенна девушкой, которую он преследовал, пока она не стала его, не имеет себе равных. — Он сделает это. Мне надо идти.
— Позже.
Через несколько минут передо мной маячит поместье Торнов, и в груди поваляется страх. Это растянувшееся на рубеже веков чудовище традиции с высокими окнами. Дом всегда чувствует, что проглотит кого-то и никогда не вернет. Это мое самое нелюбимое место в мире. Шарлотта была единственным ярким пятном в нем, и она ушла.
Подъехав к арочным железным воротам, я паркуюсь на круговой подъездной дорожке у фонтана, не планируя задерживаться надолго. Я снимаю куртку и закатываю рукава, чтобы еще больше досадить отцу. Прежде чем войти, я прячу медальон.
Дверь распахивается прежде, чем я успеваю подойти, дворецкий торжественно кивает. Я вздыхаю и вприпрыжку пробегаю мимо него, сначала поднимаясь по парадной лестнице в мамины покои. Папа может еще немного подождать.
Наверху крылья застелены плюшевым ковром, который тянется вдоль старинного деревянного пола. Это поместье принадлежало семье Торн из поколения в поколение.
Старая комната мамы и Шарлотты находится в этом крыле. Она перенесла свои личные вещи, потому что это был единственный способ сохранить близость к умершей дочери. Когда она не теряется в тумане, она занимается самолечением.
Я стучу костяшками пальцев в ее дверь, прежде чем войти. Гостиная пуста, поднос с чаем остался нетронутым. Скоро придет одна из ее служанок, чтобы забрать его. Я продвигаюсь дальше в темный, кисло пахнущий номер, сжимая губы.
Посреди кровати под одеялом лежит комок. Я останавливаюсь сбоку от него, глядя на многочисленные пузырьки с таблетками на тумбочке. Протянув руку, я убираю с маминого влажного лба сальные светлые волосы. Она издает слабый стон и переворачивается, теряясь в тумане.
Когда-то она была красивой и очаровательной. Она много смеялась и с удовольствием устраивала вечеринки. Идеальная светская жена.
Иногда я злюсь на нее за то, что она решила обезболить себя, но я понимаю ее желание, я тоже хотел бы потеряться глубоко в алкоголе, чтобы забыть боль на некоторое время. Разница между нами в том, что я выхожу подышать свежим воздухом. Она этого не делает, едва выходя из своих комнат.
Я оставляю ее одну и возвращаюсь в холл. Я не хочу, но мои ноги замирают перед дверью сестры. Я давно сюда не заходил, и мне нужно потрогать его. Положив ладонь на прохладное дерево, я резко выдыхаю. Невыносимо тосковать по ней, когда я здесь и пытаюсь вспомнить звук ее голоса.
Это эхом отдается в моей голове, когда всплывает воспоминание.
Леви бежал впереди меня, а я следовал за ним по коридору. Шарлотта растянулась на полу возле своей комнаты, всегда сидя где-нибудь со своими книгами с тех пор, как научилась читать. Леви обошел ее без проблем, но стопка книг сбила меня с ног, когда я бросился за ним. Моя цель состояла в том, чтобы избежать ее неуклюжих ног, не в состоянии объяснить, сколько книг нужно вокруг неё, чтобы прочитать одну.
— Осторожнее! — Я фыркнул со всей важностью, на которую была способна в свои тринадцать. — Когда-нибудь ты возьмешь кого-нибудь сведёшь с ума с этим.
— Я могу читать, где захочу. Я учусь.
Она не потрудилась поднять глаза, слишком поглощенная своим последним увлечением — на прошлой неделе Древним Египтом, на этой неделе Грецией. Мои губы растянулись в сторону, странный пузырь гордости рос в моей груди. Ей было уже восемнадцать, как и любой другой благовоспитанной молодой леди, только в отличие от них ей было все равно, одержимы ли ее ровесники какой-нибудь мальчишеской группой или что надеть на предстоящие благотворительные вечера. Она была тем, кем являлась, и гордилась этим.
— Как скажешь, ботаник. — Я нежно взъерошил ей волосы.
— Ботаники правят миром. — Не отрывая взгляда от книги, она подняла знак мира. — Знание — это сила.
— Рен! — позвал Леви.
— Да, иду. — Я легонько щелкнул Шарлотту по голове. — Позже. Не забудь попросить у повара ланч.
Шарлотта одарила меня сияющей улыбкой. Мне было приятно следить за ней, даже когда она раздражала меня.
С каждым годом мне становится все труднее держаться за нее, словно частички ее исчезают за пределами моей досягаемости.
Моя грудь сильно болит, пронзенная острой болью горя. Он такой же острый, как коллекция смертоносных ножей Леви, потрошит меня снова и снова со свежей агонией каждый раз, когда рана кровоточит. Я сжимаю руку в кулак, подавляя желание ударить в дверь. Я прерывисто выдыхаю и делаю шаг назад.
Тянуть время больше нельзя. Может быть, лучше покончить с этим, прежде чем я в конечном итоге продлю этот маленький визит подольше, чем необходимо.