Коронованный лев
Шрифт:
— Была. Конечно, не стоит об этом всем рассказывать.
Пуаре принял оскорбленный вид.
Я вздохнул и посмотрел на Огюста, кажется, его взгляд был отраженьем моего. Воспоминания были не из приятных, но они уже нахлынули на нас, может быть, к лучшему, возвращая нас к тому настоящему прошлому, которое все еще цело и неизменно, и если где-то еще можно были мы настоящие, с которыми уже ничего не случится, то разве не там?
Стоял сырой холодный март тысяча пятьсот шестьдесят девятого года. Третья гражданская война. Жарнак. Тринадцатое марта. Армия протестантов, возглавляемая принцем Луи Конде, разбита наголову.
В день нашей победы я медленно ехал мимо втоптанных в жидкую грязь мертвецов, уже отрезвевший от кровавого хмеля, и меня немилосердно тошнило от зрелища «поля славы» и собственных мыслей — о том, что, кто бы ни победил, в конечном счете, в выигрыше лишь стервятники — воронье, волки, черви наконец, или люди, которые на них похожи. Я потерял сегодня нескольких хороших друзей, одни убиты, другие искалечены, а вот эти — бродят тут, ища поживы, деля добычу со смехом и прибаутками, и шутя приканчивая тех, кто еще жив. И каждый настигающий меня предсмертный крик будил во мне неведомого зверя.
Еще совсем недавно я не осуждал и их, ведь многие из них — славные ребята, многие храбро сражались, а дома их сожжены в этой же войне, отцы и братья убиты, жены и дочери поруганы, и каждый ищет мести. Кого же тут винить? Саму жизнь, делающую их такими — и палачами и жертвами, сегодня убивающими, а завтра в муках испускающими дух? Это можно понять и простить. До определенной степени… Ведь есть и те, что имеют право на месть, но есть и другие. Те, что ее не имеют. И те, кто ее не заслужил. И как их всех отличить?
Наверное, я просто устал, и эта сырость — проняла до костей…
Услышав очередной взрыв глумливого хохота неподалеку, я вдруг взбесился и повернул в ту сторону коня, сам не зная толком, зачем.
Десяток мужланов из самой низкопробной солдатни окружили протестантского офицера в изорванном окровавленном мундире. Его превосходный панцирь, недавно покрытый лишь травлением и позолотой, теперь покрывали грязь и вмятины. Он был пока еще не только жив, но и до сих пор сжимал в руке шпагу, с которой пытался пробиться, через заслон дразнящей его черни туда, где еще несколько человек стояли над чем-то, лежащим на земле.
— Веселимся, братцы? — осведомился я ледяным тоном, бесцеремонно въезжая в шумную компанию. Стоявшие рядом недовольно расступились, расталкиваемые моим конем. — Что происходит?
— Что вам тут нужно, лейтенант? — проворчал седой солдат, в котором сквозь залепляющую его грязь я узнал одного из старых кавалеристов своей собственной роты. Все лицо его покрывали давние шрамы. У таких как он, иногда проявляется дурная манера подвергать сомнению авторитет молокососов-офицеров, занимающих свое положение лишь из-за удачного происхождения, и «ни черта не смыслящих в делах военных».
— Что мне нужно, собака? — переспросил я угрожающе спокойным тоном. — Это что еще за дерзости? Почему вы здесь, а не в лагере? Мародерствуете, или, может, вас сразу записать в дезертиры?
При словах «записать в дезертиры», пораженная несправедливостью компания, похоже, заволновалась, явно отвлекшись от своей жертвы.
— Да бросьте, лейтенант, это всего лишь адъютант Конде, — уже совсем другим тоном, будто оправдываясь, сказал седой кавалерист. — Мальчишка, — добавил он, пренебрежительно ухмыльнувшись и, вдруг, глядя на меня, переменился в лице. До него дошло, что я вряд ли могу одобрить его последний довод. Я молча вытащил пистолет. Старик Арра мельком покосился на него и посерьезнел. После боя голоса солдат были охрипшие, лица перемазаны грязью, кровью и копотью, глаза шальные. Но старик знал, что я бываю в настроении, в котором со мной шутить не стоит. И еще знал, что это редко бывает без серьезной причины, и оттого к таким моментам относился не без уважения. А глядя на него, пойти против меня не посмеют и прочие.
— Всего лишь? — повторил я раздельно и ехидно. — А вы хоть знаете, как подобные люди ценятся в нашем штабе? — поинтересовался я. — Живые?..
— Э… сукин кот… может и верно… — донеслось до меня чье-то озадаченно-вдумчивое бормотание.
— Катись к дьяволу, вместе со своим штабом!.. — срывающимся от безнадежной ярости голосом выкрикнул протестант. Голос был, как будто, чужим, но было в нем что-то… я удивленно посмотрел ему в лицо, серое, без кровинки, перекошенное от ненависти и отчаяния, такое же грязное, как и все вокруг, и чуть не вздрогнул, узнав его. Быть не может… Но я не ошибся. Где-то пронзительно и дико заржала лошадь, заставив меня очнуться.
— Ты, — выдохнул я недоверчиво, еще без какого-либо выражения, но сырость и весь этот день сделали свое дело. И даже этот его колючий враждебный взгляд, ведь он первым узнал меня. Мой голос оказался хриплым и презрительным, так что он невольно слегка дернулся, будто его ударили, казалось, он все-таки ожидал чего-то другого. Все вдруг выжидающе затихли. Видно, приняли нас за старых врагов и решили, что развлечение еще не кончилось. И от этой тишины, чужих полузвериных взглядов, пропитанного будоражащим запахом крови и гари промозглого ветра, я довольно странно усмехнулся — и с горечью и с облегчением, и со странным азартом — я ведь уже играл, с самого начала, желая лишь избавить храбреца, пусть и врага, от этой черни. Мне нужно было только продолжать, но теперь придется обмануть и его, ведь когда-то он знал меня и сам может выдать себя. В такой день моя усмешка могла выглядеть только зловещей, и я был прав — офицер еще больше побледнел и выпрямился, испепеляя меня взглядом.
— Обезоружьте его, — велел я, — и оружие отдайте мне. Он нам пригодится. Он ведь много знает, верно?
Мой приказ был выполнен бодро и весело, к немалой ярости пленника.
— А это что? — кивнул я на то, что лежало на земле. Солдаты услужливо расступились.
— Да принц вроде… — сказал кто-то небрежно, только что не зевнув.
— Да! Черт вас всех возьми!.. — выкрикнул гугенот, и в его голосе были злые слезы.
— Конде?.. — Я перевел взгляд на то, что лежало на земле, и на миг пораженно застыл. Он все еще был здесь. Мертвый, смешанный с вездесущей грязью, и кто-то даже успел стащить с него сапоги.
— Скоты! — рявкнул я взбешенно. — Безмозглые скоты!..
— Но-но, полегче… — выпалил кто-то, когда я взмахнул пистолетом. Пиетет перед аристократией у них явно здорово упал после боя, да еще над трупом поверженного принца. Но они просто шарахнулись, от греха подальше, и успокоились, когда я указал дулом в сторону мертвого тела.
— Возьмите его и отнесите герцогу! — отчеканил я, чтобы им все было предельно ясно. — И приведите его в порядок! Если его не узнают, потом только и разговоров будет, что о его «чудесном спасении». Да и вознаграждения вам тогда не видать!