Коронованный рыцарь
Шрифт:
Он, однако, не решился сейчас же войти в него.
«Что я буду там делать? Степан еще не перевез вещей. Я лучше немножко пройдусь!» — мелькнуло в его голове.
Он не хотел сознаться самому себе, но он трусил.
Ему казалось, что вот одна из этих дверей, смотря потому в какой звонок позвонит он, откроется, он войдет и та же дверь, затворившись за ним, навсегда разлучит его со всем тем, что дорого ему в Петербурге, с Зиной… со свободой…
Он ощутил какую-то внутреннюю дрожь.
«Я пройдусь!» — снова повторил он сам себе.
Он снова оглядел внимательно дом. Он казался необитаем, ни малейшей полоски света не проникало между ставнями.
Были ли они так плотно и аккуратно пригнаны, или же в доме не зажигали огня?
«Верно на улицу парадные комнаты… Внутренние выходят на двор», — подумал он, и даже отошел на середину улицы, чтобы посмотреть, далеко ли тянется постройка на двор.
Оказалось, что дом занимал и на дворе довольно большое пространство.
Оленин снова перешел на панель, несколько минут постоял в раздумьи и двинулся далее.
Он шел, и мысли одна другой несуразнее неслись в его голове.
То казалось ему, что, вернувшись и войдя в жилище Ирены, он найдет ее мертвой. Живо неслась в его воображении картина: эта красавица-женщина, лежащая в гробу со сжатыми, побелевшими губами, с которых еще не успела сойти та презрительная усмешка, которую он видел на них несколько часов тому назад, с крестообразно сложенными руками.
«Теперь ты не будешь держать меня в них, как в железных тисках!..» — думалось ему при виде этих красивых рук, с длинными пальцами и розовыми ногтями.
То вдруг ему представлялась та же Ирена с веселым лицом, с доброй улыбкой на губах и со смеющимися глазами.
«Что, испугался?.. А я пошутила… Ты свободен… Иди…»
И он стоит перед ней, и так хорошо ему, что он может уйти, что он свободен, и он не хочет уйти… Ему хорошо с ней, с такой…
Но вот из-за ее спины выглядывает другое лицо, лицо Зины.
«И почему это дядя говорит, что она вся „земля“? — мелькает в его уме. — Ужели я могу так в ней ошибаться… Нет, она ангел… Она добра, нежна… Она не от мира сего… Его, дядю, обманывает эта русская красота, это белое, как кипень, тело… Однако, он говорит, что Поля лучше… а они так похожи…»
«Боже, Боже, когда я вырвусь к ним… Сейчас вернусь, войду в дверь, дверь захлопнется и все кончено…» — несется в его голове.
«Вздор, почему же все, ведь я мужчина, ведь у меня тоже есть характер… Я сломаю ее…» — решает он в одну минуту, но образ грозной Ирены восстает перед ним.
Сердце его снова падает…
Виктор Павлович медленно идет все прямо.
Его выводит из задумчивости шум ехавшей и вдруг остановившейся почти около него кареты. Он поворачивает голову в сторону стоящего на середине улицы экипажа.
У кареты отворяется дверца, откидывается подножка и из нее появляется нарядно одетая в бархатный салоп с дорогим мехом воротником дама.
В это время мимо кареты и Оленина медленно проезжают сани, запряженные в одну лошадь.
В санях сидит военный. Это сам государь Павел Петрович. Дама, стоя на подножке, приседает. Виктор Павлович по-военному вытягивается в струнку и отдает честь.
Государь кланяется даме и рукой подзывает к себе Оленина.
Дама скрывается снова в карете, подножка поднимается и экипаж едет далее.
Виктор Павлович, ни жив, ни мертв, подходит в императору, сидящему в санках.
— Военный? — спрашивает государь.
— Бывший, ваше величество.
— Что так, молод кажись, рано на покой…
— Исключен, ваше величество.
— За что?
— Опоздал из отлучки, ваше величество.
— Кто такой?
— Капитан гвардии Виктор Павлович Оленин.
— Оленин… — повторил государь и на минуту задумался.
Виктор Павлович стоял на вытяжке, не шелохнувшись и не сводя глаз с государя.
— Оленин… — повторил государь. — За тебя просил Архаров… Ты опоздал, задержавшись с опекунскими делами…
— Точно так; я, ваше величество, ходатайствую о снисхождении, о принятии вновь на службу… До последней капли крови готов служить вашему величеству…
— Хорошо… по одежде вижу, не модник… — сказал Павел Петрович, внимательно оглядев Оленина с головы до ног.
Платье, сшитое по последнему высочайше утвержденному фасону, произвело, видимо, на его величество весьма приятное впечатление.
— Приходи завтра во дворец… Сегодня же велю зачислить… Завтра объявлю куда… Тогда и шей форму… Офицер у меня без формы ни шагу… Слышишь…
— Слушаю-с, ваше величество… Благодарю вас, ваше величество.
Государь протянул руку.
Виктор Павлович тут же, около саней, опустился на одно колено и поцеловал перчатку государя.
— Где живешь?
— У дяди… у Дмитревского… — почему-то сказал Оленин. Ему не хотелось упоминать дома Арсеньева.
— Ты ему племянник?
— Точно так-с, по матери, ваше величество…
— Хороший человек… Будь и ты такой же.
— Рад стараться, ваше величество.
— Так до завтра… Зачислю в гвардию… где служил, — сказал государь. — Трогай! — крикнул он кучеру.
Сани унеслись.
Виктору Павловичу все это показалось сном.
Такая неожиданная встреча с государем, в сравнительно позднее для последнего время дня, сразу изменившая его судьбу, произвела на него ошеломляющее впечатление.
Он несколько минут, несмотря на то, что санки государя уже давно скрылись из виду, стоял как вкопанный.