Коронованный рыцарь
Шрифт:
Они дошли и до Ирены Станиславовны.
Она заволновалась.
Хотя с памятной, вероятно, читателям сцены поднятого Олениным на нее мундштука, она порвала с ним всякие отношения и не бывала внизу, занявшись вместе с теткой и с большим успехом составлением себе материального обеспечения на случай катастрофы и, совершенно обесценив и обесдоходив громадные имения Виктора Павловича, но все же сознание, что над этим ненавистным ей человеком висит дамоклов меч в ее лице, и что он хорошо знает это, и это отравляет ему жизнь, доставляло ей жгучее наслаждение.
В этом она находила хотя небольшое, по ее мнению, возмездие за нанесенное ей, как женщине, оскорбление.
Светские толки об объявлении его в скором времени женихом Похвисневой представились ей возмутившим ее до глубины души доказательством, что он не очень-то обращает на нее много внимания, быть может, заручившись содействием лиц сильнее и властнее ее.
Настало время принять решительные меры.
Из разговора с Генриеттой Шевалье Ирена Станиславовна догадалась, что граф Свенторжецкий подставлен в качестве жениха Похвисневой иезуитами, игравшими на руку Кутайсова, хотевшего сделать будущую графиню своей любовницей.
Она догадалась почти без труда, что почти решенный брак Оленина с Похвисневой им далеко не нравится и они готовы согласиться на все, чтобы помешать осуществиться плану императрицы относительно своей любимицы.
Ирена решилась заключить союз с партией Кутайсова и Грубера, предложив им все нужные для нее условия.
Она поехала к Шевалье и, выбрав минуту, шепнула патеру Билли:
— Я жду вас завтра у себя от часу до двух…
Глаза патера Билли покрылись маслом. Он отвечал утвердительным наклонением головы.
На другой день он был более чем аккуратен. Еще не было часу, когда он входил в гостиную Ирены Станиславовны.
Ему пришлось ждать. Хозяйка делала свой туалет.
Наконец она вышла. На ней было платье из легкой шелковой ярко-красной материи, прекрасно оттенявшей ее поразительную красоту брюнетки. Патер Билли невольным движением языка облизал губы.
— Мне надо поговорить с вами серьезно, — сказала Ирена, глазами приглашая вставшего с кресла патера занять место.
В глазах патера отразилось разочарование.
Он сел.
Ирена села в кресло напротив.
— Вам, конечно, известно, — начала молодая женщина, — что во всех гостиных теперь только и толку о предстоящем объявлении женихом и невестой фрейлины Зинаиды Похвисневой и капитана гвардии Виктора Оленина.
Ирена Станиславовна с трудом произнесла эти два имени и остановилась, вопросительно глядя на патера Билли. Тот отвечал не тотчас.
— Известно или нет? — нервно повторила свой вопрос Ирена.
— Я, по моему званию, — начал патер, держа глаза опущенными долу, — мало занимаюсь, да и почти не интересуюсь мирскими вопросами, но… я что-то слышал вроде этого…
Ирена Станиславовна вспыхнула.
— Если вы будете разговаривать со мной в таком тоне, то мы принуждены будем прекратить беседу… Перемените тон.
— Я вас не понимаю…
— Полноте, прекрасно понимаете, не мне слушать, не вам говорить о тех добродетелях не от мира сего, которыми обладаете вы и ваши собратья… Напрасно вы прикидываетесь, что вы не знаете о толках о свадьбе Похвисневой и Оленина и что вас не интересуют ни они, ни эта свадьба… Я знаю гораздо более, чем вы думаете.
Патер, неожидавший такого отпора, оторопел и молчал.
— Итак, желаете вы переменить тон, или же прощайте…
Ирена Станиславовна приподнялась с кресла.
— Говорите… говорите… — заторопился патер.
— Мне известно, что Иван Павлович Кутайсов против этого брака и желает, чтобы Похвиснева вышла замуж за графа Свенторжецкого, которому протежирует и аббат Грубер… Так ли это?
— Так!
— Дело этого второго сватовства идет далеко не так, как вы желаете…
— Я? — запротестовал было патер Билли.
— Опять!.. То есть Кутайсов, аббат Грубер и другие, следовательно и вы… Я полагаю, что вы не считаете возможным иметь другое мнение, чем аббат…
Патер смолчал.
— Я же, — продолжала Ирена, — могу помочь вам окончательно расстроить брак Оленина с Похвисневой…
— Вы?
— Да, я… Примите еще к сведению, патер, что я хотя и женщина, но никогда не говорю на ветер, и если я сказала: могу, значит могу… Поняли?
Патер Билли кивнул головой.
— Но даром я не буду делать этого… Даром, не в смысле денежного вознаграждения, я в нем не нуждаюсь, а в смысле условий, которые я поставлю за исполнение этого и условий непременных.
— Какие же это условия?
— Вам их не зачем знать…
Патер Билли окинул собеседницу вопросительно-недоумевающим взглядом.
— Это как же?
— Я сообщу их аббату Груберу, которому и прошу вас передать дословно наш сегодняшний разговор… Можете вы это сделать?
— Конечно, могу… Я сегодня же буду у аббата…
— Если он найдет возможным завтра в это же время заехать ко мне, то я надеюсь, что мы покончим это дело, и он не раскается… Вот за этим-то я побеспокоила вас…
Патер Билли поклонился.
— Это мне доставило удовольствие провести с вами несколько минут…
— Ай, ай, ай, патер Билли, что вы говорите, когда сейчас только утверждали, что не интересуетесь ничем мирским. Неужели я могу кому-нибудь представиться чем-либо «не от мира сего»?
— Земная красота возбуждает не одни мирские мысли, она может заставить человека воспарять мыслью к божеству и в красоте созерцать его величие и могущество, — нашелся иезуит.
Ирена Станиславовна улыбнулась.
— Если я возбуждаю в вас такие регилиозные мысли, то ничего не буду иметь, если вы будете заходить ко мне и воспарять мыслью.