Короткая ночь
Шрифт:
– Естественно!
– товарищ топограф улыбалась вовсе по-девчоночьи.
– Я пораньше отпрошусь. Погуляй пока, через час приходи.
Сергей прогулялся через небольшой мост, вышел к большому и знакомому. Пробивался по нестойкому льду какой-то упорный буксир, волок баржу. А за рекой, вдоль набережной, высились строгие темно-красные стены. Башни, подернутые белым снежным покрывалом, на шпилях звезды в защитных чехлах. Скрыты рубиновые звезды. Да, сколько красоты война попортила. Лейтенант Чмурнов глянул на часы и пошел назад.
Стефа была точна, как и положено
– Так, лейтенант Чмурнов, значит, времени у нас в обрез. Сейчас покажу где живу - тебе нужно знать, - потом к подруге зайдем на минутку.
– Нужно, значит, нужно, - согласился Сергей.
Жила Стефа в переулке с чудным названием Бабьегородский. Угловой солидный дом, на первом этаже булочная и заколоченное заведение с вывеской полузабытого довоенного смысла - "Пивная".
– Вон окно, комната небольшая, но умещаемся. Мама, тетка, брат двоюродный. Просто ужас, а не брат, по математике сплошные "неуды", я объясняю, что это основная военная наука, да как горохом об стену...
– Стефа улыбнулась.
– Я вас потом познакомлю, без спешки. Когда вернешься. Ты ведь вернешься?
– Если не передумаешь, - пробормотал Сергей.
– А еще товарищ офицер! К черту неуверенность! Пошли...
С реки дул ветер, Стефа забежала в двухэтажный, совершенно нестоличный, с бревенчатым вторым этажом, дом, далее прошли набережной. Ветер сбивал слова, но особо и слушать не нужно было. Сергей держал девушку под руку, и это было так странно. Напрасно она пальтишко надела, в телогрейке теплей...
– Ой, у меня щека замерзла!
– сказала Стефа.
– Сворачиваем, здесь дворами можно.
– Слушай, а куда мы вообще идем?
– В Большой театр. Шутка. Глупая. В библиотеку. Там тепло, а ключ я у Маруси взяла.
В библиотеке и правда было тепло. Собственно, в зале не очень согреешься, а в заваленном растрепанными книгами, формулярами и прочей премудростью закутке, так даже жарко. Дом был старый, вросший в землю, за маленьким, густо затянутым изморозью окном уже темнело, проплывали смутные тени грузовиков и автобусов.
Стефа опустила штору затемнения, желтый свет настольной лампы кидал замысловатые тени на книги и стеллажи.
– Чайник я поставила, сейчас поужинаем. Ты поскучай тут минутку, я сейчас...
Сергей развязал вещмешок: банки "второго фронта", кулек с сахаром, и чай - хороший, добытый по случаю, топографы такой оценить должны.
Из-за шкафа, забитого подшивками газет, выглянула Стефа:
– Сережа, а ты очень кушать хочешь?
В голосе товарища топографа промелькнула жалобная нотка, отчего Сергей, привыкший выделять самые разные оттенки в человеческой речи, испугался.
– С голоду не умираю. А что случилось?
– Пока ничего, - пробормотала Стефа, и, зажмурившись, добавила: - Я постелила. И жутко волнуюсь. Я не очень умею и...
Сергей прижал ее к себе, стараясь не поцарапать наградами, коснулся носом ёжика волос и прошептал:
– Я тебя не обижу. И спешить не нужно. Вот кончится война...
– Еще чего!
Стефа была не бесстыжей. Она была отчаянной. И честной. Во всем честной...
Потом они лежали под шинелью, сквозь стеллажи и тысячи томов на полках пробивался свет лампы, а откуда-то из угла зверски дуло. Сергей осторожно погладил пальцем девичью переносицу - на ней еще не разгладился след от очков.
– Ужасная я? И распущенная?
– спросила Стефа, не открывая глаз.
– Еще бы. Я еще там, на заставе, догадался.
– Ты, Чмурнов, жутко скрытный. Взял бы, да намекнул.
Они шептались и целовались, и несчетные книги библиотеки "имени ссыльного поэта, переводчика и критика Алексея Плещеева" отвернулись, оглохли и ослепли на ту ночь. Живому счастью любая книжная мудрость позавидует.
Астрономия и иные науки утверждают, что самые короткие ночи в июне. Врет наука. Иногда и в феврале ужасно короткие ночи...
Сергей поспешно умывался, Стефа подала полотенце.
– Сними очки, - попросил лейтенант.
– Не нравится моя оптика, - вздохнула девушка.
– Нет, просто я тебя без очков единственный раз видел...
Они вместе смотрели в мутное с треснувшим углом зеркало.
– Мне бы гимнастерку, я бы тоже лейтенантом могла быть, - близоруко щурясь, заявила Стефа.
– Мелким таким лейтенантом. Топографических войск. У нас, между прочим, многие со званием.
Она едва доставала до плеча Сергея, но была такая же как он круглоголовая, со слегка оттопыренными ушами. Красивая. Тогдашней военной красотой.
– Нет, не надо тебе лейтенантом, - Сергей накинул гимнастерку.
– Мы там сами управимся, а вы, главное, правильные карты рисуйте. Вот жаль, мы с тобой фото сделать не успели. В следующий раз, непременно. Я везучий, командировка случится или проездом заскочу. Ты меня не провожай, ладно? И жди...
Он выскочил на набережную, ветер ночью стих, неспешно светлело небо, серый лед канала украшали вороньи следы. Шедший по гранитному парапету тощий кот неодобрительно покосился на спешащего военного. Холодная Якиманка только просыпалась, хотелось вернуться в тепло, обнять любимую девушку и глянуть на полки - сколько же нечитанного осталось, там ни в один список не вместится. Но лейтенант, чуть прихрамывая, рысил по Большой Полянке...
Сергей сюда не вернулся. Он действительно был везучим: еще год в действующей, легкое ранение под Золочевом, даже полк не покидал. Наградили еще одним орденом, письма получал регулярно, пусть и с паузами, неизбежными когда часть перебрасывают, ну и в декабре отчего-то почта ненадолго забастовала. Стефа очень ругалась, что аттестат в Москву переслал, а не маме. Так, а что маме - там живы-здоровы, работают, а Стефе больную маму и борца с математикой кормить. Хорошо еще, что тетка мобилизовала свое гимназическое образование и на почте устроилась. Стефа, конечно, упорствовала в возражениях, списалась с мамой, по намекам что-то они там друг другу пересылали и вообще отношения налаживали. Что, конечно, правильно.