Короткие встречи

Токарев Александр

Но вот приезжаем мы сюда и все тут. Может быть, по старой памяти, когда озеро щедро отдаривалось рыбой, ягодами и грибами. А может быть, – просто переночевать в землянке в печном тепле, в бликах огня на сосновых бревнах стен и мерцании свечи у окна, посреди соснового бора. Та же водка вкуснее здесь и теплей. Мягко кружит голову и горячит кровь. А потом, с устатку, спится здесь на сухом папоротнике, словно на царской перине в золоченом дворце. Нет, лучше несравненно!..

Приехали и в этот раз. Грешны, выпили чуть-чуть за «приехали» перед лесной дорогой. Обычно этого не делаем в пути. А тут соскучились что ли по сосновому духу и тишине снежной…После гудения ветра на волжских раздольях здесь, словно в храме, – свято и чисто. Выпили, похрустели лучком с салом и – в дорогу. Пока резали лыжню в нетронутом снегу, день из серого стал ярким. Вышли на лед и опять немного перекусили – за Озеро… У старого камыша, впаянного в лед, перекусили

еще раз – за боевые места, поскольку именно здесь, окрест этого самого камыша, и были пойманы в свое время самые крупные щуки и окуни.

Старый ворон, видимо, все тот же, которого я постоянно встречаю здесь (живут ведь долго), покосился на нас, взглянул более внимательно, делая для себя какие-то выводы. Затем взмахнул черными крыльями и мягко приземлился у наших рюкзаков, где была разложена закуска. Наклонив седую мудрую башку, ворон блеснул лукаво глазом и взял клювом полбуханки хлеба, внимательно оценивая нашу реакцию. Мы молчали и не шевелились, дожевывая закусь.

– Забирай, бродяга, не жалко, – проворчал Пашка, обращаясь к ворону. Тот расшаркался и мягко поднялся в воздух. На сосне его ждала подруга.

Вскоре над озером кружили два ворона, и падало с прозрачного неба далеко слышное: «крон-крун», словно льдинки-стекляшки перекатывались в поднебесье.

Мы попили чаю и сели ловить живцов. Черные окунишки поклевывали весело и часто, нахально сдирая мотыля. Наловив десятка два, мы расставляем жерлицы, заранее зная, что толку не будет. Скорее по привычке выставляем снасти…

Но когда перевалило далеко за полдень, поднялся флажок жерлицы. Самострел?!. Не должно быть, поскольку вокруг полное безветрие. Окунек сбил, наверное, – решаем, но бежим к жерлице, не шутя. Есть! После подсечки выдергиваем из лунки щучку килограмма на полтора. Может быть, последняя на озере?.. Но мы ее взяли в честном соревновании… Одновременно с радостью от поимки рыбины приходит тяжелая тоска и душит злость на недоумков, которые одним днем живут и даже своим детям ничего на оставят, выбивая током все живое в местах, где сами и родились…

На закате собираемся к землянке: надо еще дров заготовить, прогреть жилье и сварить чего-нибудь горячего. Пока вырубали во льду бассейн-кан для живцов и сматывали удочки, солнце ушло за край леса. Но, о чудо!.. Вот оно опять поднялось там же, где и село… Поднялось довольно быстро, затем, сделав зигзаг, ушло влево-вправо, вверх-вниз. Словом, движения были хаотичными. Форма непонятного объекта – круглая, а сам он по размеру и цвету не отличался от зашедшего солнца. Не было только вокруг венца-ореола. Все движения происходили беззвучно и нереально быстро.

Читатель, наверное, скажет: «Меньше надо пить!» Но к вечеру мы с Пашкой были уже свежи, как огурцы, да и видели происходящий шабаш НЛО одновременно. Чтобы белая горячка да в один момент сразу обоих приласкала?..

В общем, объяснений тому, что мы видели, конечно же, нет, как, впрочем, нет объяснений и от серьезных уважаемых исследователей НЛО в научных кругах российских…

Ночью не спалось. Все никак не могли взять в толк: что же это было на закате?.. К тому же, печка-буржуйка раскалилась докрасна, протопленная сухим смольем. Приходилось время от времени открывать дверь, иначе трещали волосы от парной жары-духоты. В проем открытой двери строго глядело черное звездное небо, в котором, как мы убедились, творилось временами невесть что…

Встаем еще затемно. Растопив печку до гудения, кипятим прямо в ней чай в солдатском котелке, заправляем термоса и – на лед. Хватка накануне внушала надежду на утренний выход щуки. Но чудес не бывает в мире, где человек не в ладу с живой Природой. Подъемы случались, но, скорее всего, брали окуньки-недомерки, лишь ударяя по живцу. Щук, знаменитых озерных щук цвета старинного золота, красноперых, словно голавли, не было… Они остались лишь на фотографиях да в памяти. Отболеет ли, восстановится Озеро, оставленное наконец в покое? Чтобы не стреляли, не кололи щуку острогой на разлившейся речушке, не били током… Ему бы, Озеру, отдохнуть одну-две весны, отнереститься рыбе в тишине. И вновь бы со временем на утренних зорях, нет-нет, да и ударил бы в кувшинках щучий хвост, а по весеннему льду заалели бы флажки жерлиц, развеваясь на теплом ветерке…

И были щуки желтоглазые…

Второй день я гостил у родителей. Вот уже у меня своя семья и дети скоро догонят в росте, а для матери я так и остался ребенком-несмышленышем. Когда я, уставший от маминых пирогов, опеки родительской, папиных тостов и звонких «чоканий», вдруг выглянул в окошко и увидел прозрачное небо в розовой дымке, инистые верхушки елей в близком лесу, то сладкая тоска вдруг поманила в туманное Зазеркалье-заозерье… Сходил в подвал, где стояла сорокалитровая фляга из под молока. В ней жили караси. Их мы поймали еще осенью в маленьком прудике

неподалеку от дома отца, в поселке. Карасиков-карликов мы попросту доставали в пучках травы и тины сетчатым черпаком для мойки мотыля. Потом на берегу разбирали перепутанные водоросли и ядовито-зеленые мотки тины, где, нет-нет, да и блеснет плотненький бочок белого карася-крепыша. Карасики жили неторопливой своей жизнью до самого первого льда, а потом служили живцами для шустрой по-осеннему щучки. Да так и прожили больше половины зимы. В начале зимнего сезона нередко трудней поймать живцов для жерлиц, чем саму щуку. Та же история случается иногда и весной. Видимо, пьяная от морозистого трещащего подледья, пост-осеннего жора, азарта и обилия квелых рыбешок, с «зевотой» залегающих в зимовальные ямы, она, щука-огненноглазая, выбивала или загоняла в преющую траву всю «бель», юрких окуньков и даже выбивала сопливых ершей-колючек, обнаглевших от безнаказанности… Ближе к весне мелкие рыбешки, очевидно, начинали перемещаться к устьям рек и ручьев, к свежей воде и меняли свои постоянные места. И опять живца поймать иногда было труднее, чем саму щуку. Караси были очень кстати. Удивившись, наверное, поначалу, щука все же не могла удержаться от веселой злости хищника и бросалась на маленьких серебряных пришельцев, юрко шныряющих на тройниках и двойниках жерлиц. Но каждый раз сталкивался я со странным законом-заморочкой: рыбки, прожившие дома хоть с неделю, пусть и в закрытой бадье, потом насаживались на крючок с какой-то тоской и виноватостью, словно предавал я друга – кошку или собаку. Однажды я взял с собой в довесок к карасикам юркого вьюна, довольно долго жившего у меня в банке из под огурцов-закуски. Вьюн служил мне барометром. Перед сменой погоды он начинал колесом крутиться в банке, и его предсказания были всегда точны, по крайней мере, – точнее прогнозов гидрометцентра… И вот, привезя его, вьюна, на первый лед, я так и не решился насадить предсказателя погоды и, кажется, друга на крючок жерлицы. Вспомнил, что эта тварь хладнокровная на полном серьезе уже начала узнавать меня… Временами, мне казалось, что вьюн ластится ко мне и пытается заигрывать, выделывая в стеклянной банке совсем уж немыслимые кульбиты… Не выдержав угрызений совести и плюнув на страшнейшую нехватку живцов, я отпустил вьюна с миром… Что-то подобное было, когда я однажды вдруг увидел на руках у мрачной баушки-Бабы-Яги печального белого кролика, продаваемого то ли в развод, то ли на мясо… Сердце словно сжало… Но немного погодя, на охоте, добивал раненого русака, не минуты не сомневаясь в правильности своих действий и не испытывая никакой жалости. Были только горячащий кровь азарт первобытного охотника-добытчика и ярость борьбы с хитрым и сильным зверем, пусть и зайцем… Этот банальный закон тем не менее действует.

И вот теперь, в гостях у мамы, потолстевший за два дня от пирогов и уставший от безделья, я принял решение – на рыбалку!.. Позвонил в город старому товарищу:

– Андрей, чем занят?

– А-а, диван давлю да подушку, тоска… Еще удавил бы всех этих стилистов полубаб гламурных в компании с попсовыми нашими звездами!.. Телик, наверное, сегодня же в окошко бы выкинул, да жена потом загрызет. Все свой дом-два смотрит, лучше пожрать бы сготовила!..

– Приезжай, бродяга, на озеро. Только захвати с собой что-нибудь, тут в сельмаге только пиво, а в шинках вискарь самопальный на чаю да техническом спирте.

– Саня, я пулей!..

– Буду ждать.

К озеру подошел уже на закате. На дальней противоположной стороне муравьями виднелись скучившиеся рыболовы. «Не один…». Досада бирюка-одиночки нахлынула, но тут же ушла. «Озеро большое, всем места хватит». Пока добирался до уловистых своих мест – зарослей сухого камыша – солнце скатилось еще ниже, а рыбаки потянулись цепочкой к тропинке, домой, видимо. «Вот и ладно, можно будет и отдохнуть в безлюдье».

Сел за камышами у пробуренной торопливо лунки. Соскучился по рыбалке… Тук! – сразу же ударило по кивку. Из лунки с плеском вылетел ощетинившийся окунек-горбунок и заплясал на льду, едва подернутом свежим снежком и сахаристым инеем. Тук-тук! – задробило часто и весело. Сразу два окунька сели на желтую мормышку-глазок и крючок, подвязанный выше. Взявший на мормышку был крупнее и светлее верхнего. Он согнулся на льду в изумленном напряжении, затем, опомнившись, сильно извернулся и сухо зашлепал алым хвостом по инистой крошке, брызжущей закатным солнцем. В пронзительных выпуклых глазах рыбы остановилось небо.

Надергав десятка два окунишек, я пошел ставить жерлицы. А тут и точка живая зачернела в дальнем конце озера. Товарищ спешил ко мне, и от этого потеплело на душе. Андрей быстро приближался, и еще издали уже начал бармить и ворчать:

– Подожди меня, всю рыбу выловишь, хапуга!..

– Оставлю пару хвостов тебе для отчета. А то жена опять предъявит гамбургский счет по поводу левых походов к теплой лунке…

– Сало свое фирменное нарезай, водка киснет и в животе Витас воет !..

– Иди-иди…