Короткий бег мангуста
Шрифт:
– Подгоняй свою колымагу. И Паше скажи, пусть сюда подает.
Вещи загрузили быстро и сноровисто. Вытирая вспотевшие, несмотря на ночной холод лбы, возбужденно переговариваясь, попадали на сиденья. Медведев, закурив и смачно сплюнув в окно, утихомирил сидевших на заднем сиденье Гену с Артуром:
– Ша, мальчики. Дело сделано чисто, хорош бузить. Барахла здесь порядочно, каждый по трехмесячной зарплате получит. Генаша, который час?
– Половина третьего.
– Круто. Андрюха, давай сначала меня домой подбрось. Выгрузитесь сами, Паша знает куда. А мне с утра на работу, как бы
На работу Степан пришел уже около полудня. Сойдя на остановке, и продравшись сквозь бурлящую толпу возле торговых павильонов, вошел в небольшой закуток, приспособленный под служебное помещение, и, едва открыв дверь, услышал гул возбужденных голосов. Двенадцать молодых и крепких парней, вся служба безопасности рынка, о чем-то возбужденно переговаривались. Антон Поздеев, двадцатипятилетний студент-заочник, яростно брызгая слюной, и перемежая речь матом, подогревал парней:
– Какого х.., в самом деле?! Работаем, б…, по двенадцать часов без выходных. Ежедневно собираем с торгашей для директора крутые бабки, а сами получаем копейки. Медведеву что? Он начальник, ему бегать не надо. Пошлет нас по точкам, а сам с хозяином водку жрет.
– Ты на Степу не наезжай, – подал из угла голос Альфред. – Не больше нас получает.
– Получает не больше, – отрезал Антон. – А работает меньше. Вот где он сейчас? Время к полудню, а его нет ни хрена.
Усмехнувшись, Степан распахнул дверь, подошел к столу, и, плотно усевшись в потертое кресло, весело поинтересовался:
– Об чем хай, мужики? Что за бунт на палубе? Кого бить собираемся?
Закурив он обвел глазами притихших охранников, и в упор посмотрел на стушевавшегося Антона. Уже без наигранной веселости жестко ответил:
– По бабам я шлялся. Понял, сынок? Больно уж сладкие бабы этой ночью попались. А водку я с Остапчуком не пью. Самому зарплата не позволяет, а он, старый козел, больно скуп. Сам норовит нажраться за чужой счет. И если кто из вас зарплатой недоволен, – можете убираться на хер. Мне по барабану, я такой же, как и вы, наемник. Бабок не меньше вашего выколачиваю, а получаю на самый чуть побольше. Есть еще вопросы? Вот и ладушки. Тогда давайте займемся делом. Альфред, задержись.
Когда охранники, недовольно ворча, разошлись, Степан поманил Альфреда пальцем и, навалившись на стол грудью, негромко сказал:
– Ночью дело провернули. Я тебя дергать не стал, тебе отдохнуть надо было. Поделюсь из своей доли. А к ребятам надо присмотреться. Особенно к Антону. Парень здоровый и дерзкий, и денег ему вечно не хватает. Словом, нравится мне этот волчонок. Понял меня?
– Угу. Я с ним уже говорил. Да не пугайся, я осторожно. Дошел парень, на все готов. Только направить в нужное русло.
– Отлично. В следующий раз возьму его с собой, обкатаю.
Прервавшись, Степан снял трубку зазвеневшего телефона:
– Служба безопасности рынка, слушаю вас.
Услышав голос Лозового, Степан широко улыбнулся:
– Привет Андрюха, рад тебя слышать.
– Взаимно, давно не виделись.
– Почти три месяца. Как дела у тебя, Андрей?
– В порядке. У тебя?
– Да, в общем, ни то, ни се. Ты с чем звонишь?
– Разговор у нас был насчет работы. Помнишь?
– А как же! – Степан хмыкнул, ткнув сигарету в пепельницу, и совершенно искренне сказал: – Давно жду, надоело уже здесь ноги ломать.
– Так я к тебе сейчас подскочу, и поедем к твоему новому шефу. Сразу все и решим.
– А ты знаешь, где я?
Лозовой на том конце только усмехнулся:
– Степа, ты еще не забыл, где я работаю? Я все знаю. Жди…
– Ага, – буркнул Степан в загудевшую трубку. – Все да, не все.
И тут же, сообразив, что не давал Лозовому номер телефона, и не говорил, на каком именно рынке работает, нахмурился. Вспомнился и тот понедельник, когда столкнулся в кабинете Андрея с Лукмановым, и оставивший неприятный осадок разговор с Лозовым. И снова, как в тот день, появилось нехорошее ощущение что кто-то маленький, но сильный и безжалостный, тискает цепкой, когтистой лапкой сердце. Неужели Лозовой что-то пронюхал? Иначе к чему слова о том, что все знает? Тогда почему до сих пор не тронул? Выжидает, чтобы взять с поличным? Да нет, чушь все это. Если и докопаются до него, то ребята вовремя предупредят. Так или иначе, хоть крохи информации да получат. А этого ему будет достаточно. И потом, на каждый случай обговорено алиби, а свидетельство мента, тем более офицера дорогого стоит…
– Ты чего, Степа? – легонько похлопал Медведева по плечу Альфред.
– А?.. Да нет, все нормально. Надо бы с хозяином переговорить, ребята оплатой недовольны.
– Надо бы. А что толку? Скуп, как сто жидов. А вот он и сам, легок на помине.
Из остановившейся под окном «девятки» с трудом выбрался Николай Иванович Остапчук и, тяжело опираясь на палку и приволакивая негнущуюся ногу, зашагал к двери в павильон. Следом за ним потянулся его сын, двадцатилетний веснушчатый Леша.
Хлопнув по-хозяйски дверью, оба вошли в павильон. Остапчук-старший кряхтя опустился на стул. Лешик пристроился на подоконнике. Переложив палку, Николай Иванович закурил вонючую «Приму», и только после этого поздоровался с Медведевым:
– Ну, здравствуй, голубь.
Скосив глаза на Альфреда, попросил негромко:
– Ты пойди, погуляй, сынок. Мне с твоим начальником пошептаться надо.
Когда Альфред вышел, Остапчук угрюмо посмотрел на Степана белесыми поросячьими глазками, и с минуту многозначительно молчал. Потом, решив, что этого достаточно для хозяйской весомости, едко спросил:
– Скажи мне, голубь, почему вчера и позавчера на малом рынке на Нефтяников никого не было? Я же тебя предупреждал, что надо ежедневно пересматривать у лоточников выручку, потому как платят они мне за место с оборота.
Степан безразлично пожал плечами, и нахально ответил вопросом на вопрос:
– А ты машину дал? У моих парней ноги не казенные, своим ходом в такую даль переться. Давай машину, будем и туда почаще наведываться.
– Ай-яй-яй… Как нехорошо. Так-то ты с хозяином разговариваешь? А я ведь, помимо всего прочего, еще больной и пожилой человек.
Стиснув челюсти, Степан скрипнул зубами, прикрыл глаза и с полминуты сидел молча, с трудом сдерживая вспыхнувшую ярость. Потом медленно, врастяжку, глухо ответил: