Короткое лето
Шрифт:
Это, наконец, случилось.
Случилось однажды и летом, в приятный погожий день.
Маленькую сиреневую зажигалку по имени Эмилия Крикет вынули из кармана и положили на скамейку. Скамейка стояла у проволочного ограждения теннисного корта, её широкие доски были покрыты матовой голубовато-серой краской. Краска легла неровно, поверх старой облупившейся, и поверхность в некоторых местах напоминала лунный грунт.
Было солнечно, но тень падала на Эмилию.
Она посмотрела вверх.
На фоне синего безоблачного неба
А Хозяин был неспортивен. Он поздно ложился, поздно вставал, добавлял в еду устрашающее количество соли и перца и очень много курил – особенно когда работал.
Вообще-то, он пользовался зажигалкой Зиппо – солидным увесистым Максимилианом Зиппо, а Эмилия досталась ему от Бывшей.
У Бывшей тоже был вороний профиль, только более изящный. Её длинные чёрные волосы, разобранные посередине на пробор, напоминали крылья. Такие же долгие, привольно ниспадающие крылья были у Жар-птицы, тонко прорисованной на крышке лаковой шкатулки, в которой хранились запонки и булавки для галстука. Хозяин всегда так касался этих волос, что Эмилия сама начинала осязать их притягательную мягкость:
сначала его пальцы бережно скользили по поверхности, затем постепенно принимались перебирать тёмные нити, зарываться в них, нырять вглубь, в сумерки, в тёмные воды, и там, под покровом темноты, пальцы блуждали в различных направлениях, но неизменно опускались всё ниже и ниже. Лицо у Хозяина делалось в такие минуты растерянным, как у человека, который забыл, где находится.
Бывшая так же много курила, соль и перец сыпались у неё снегопадом, но Хозяйкой она так и не стала. В ночь расставания она бросила Эмилию на кухонном столе. Она ушла, а маленькая сиреневая зажигалка так и осталась лежать рядом с переполненной пепельницей и початой бутылкой терпкого португальского вина.
Хозяин почему-то не стал выбрасывать Эмилию. Он положил её на ладонь, легонько подбросил несколько раз в задумчивости, а потом отнёс в кабинет и положил в верхний ящик письменного стола. Там Эмилия и пребывала до сегодняшнего утра, пока не выяснилось, что в фирменной чёрной канистрочке закончился бензин, а возобновить запас Хозяин позабыл.
Оскорблённый Максимилиан Зиппо немедленно сказался больным.
Хозяин покрутил колёсико, пощёлкал крышкой, разыскал среди бумаг Эмилию и сунул её в карман.
От четы Паркеров-Пенов, своих соседей по заточению, Эмилия знала, что вещи теряют душу, когда становятся ненужными. Она могла исчезнуть давным-давно, в ту зимнюю ночь, когда Бывшая оставила зажигалку на столе, но Хозяин определил ей место среди нужного, и Эмилия осталась. Тогда же Паркеры-Пены разъяснили Эмилии, что пока она скучно и недвижимо обитает в фанерном мирке, ей ничто не угрожает. Ну, разве что сойти с ума от безделья. Но как только Эмилия понадобится Хозяину, жизнь начнёт стремительно укорачиваться.
Пластику – пластиково, сказали Паркеры-Пены, чьи корпуса были созданы из ювелирной латуни, а перья из золотого сплава. Они не были жестоки, Эмилия им даже нравилась. Они даже простили ей этот вульгарный фиолетовый глянец. Просто Паркеры-Пены хотели, чтобы девочка была готова, когда пробьёт роковой час. Потому что роковой час – чемпион, бьёт всегда и всех.
Эмилия радовалась, что это случилось летом.
Зима ей тоже была симпатична, но она её уже видела.
Хозяин протянул руку к Эмилии, зажёг очередную сигарету и опустил зажигалку на прежнее место. Сизый дымок устремился вверх, под небеса, тая вместе со временем, отпущенным Эмили. Сил у неё оставалось на пару сигарет.
Эмилия с любопытством огляделась по сторонам, и стороны ей понравились. В одну секунду она насладилась всем. Лето наполняли щелчки и посвисты пернатых, липы и клёны шелестели молодой листвой, летали по воздуху ловкие теннисные ракетки, мелькали загорелые руки-ноги, взметались вверх короткие белые юбочки. На границе корта у проволочной сетки цвели мелкие, но яркие цветы, над цветами жужжали пчёлы и порхали бабочки.
А потом она увидела Джека Данлопа.
Он был восхитительно кругл, его жёсткий брутальный войлок светился тёплым солнечным светом.
Джек был теннисным мячом, и он прыгал.
Эмилия владела только одним способом передвижения - изящно расположившись на боку она могла стремительно и коротко скользнуть по гладкой поверхности барной стойки. А прыжки Джека создавали впечатление самостоятельного движения, будто бы он скакал на диком мустанге... и это было весело и немного отчаянно.
Эмилия поблагодарила судьбу и поспешила влюбиться.
Когда Джек, ударившись о сетку, закатился под скамейку, на которой юная Крикет возлежала в несколько небрежной - наискосок - позе, зажигалка немедленно произнесла восхищённые слова признания в щель между досками сидения.
Увы, как это часто бывает, несмотря на видимую благоприятственность события, глубинный смысл происходящего имел противоположный вектор.
Да, Джек намеренно закатился именно под эту скамейку, но вовсе не ради глянцевого сиреневого блеска стройных боков.
Дело в том, что под скамейкой с самого начала лета лежала пустая раковина Улитки, и её плавная спираль совершенно зачаровала Джека. С одной стороны раковина тоже была кругла и это позволяло Джеку надеяться на родство душ, с другой стороны, этот круг был так пикантно извращён, что только при одной попытке вообразить, что может скрываться за этим сумасшедшим водоворотом, бедные теннисные мозги, глупо улыбаясь, уплывали в неизвестном направлении.