Корпорация счастья. История российского рейва
Шрифт:
— Что ? Что сказать? — недоумевая, спросил Алексей.
— Я должна... — запинаясь, начала Марина. — Я должна сегодня улетать.
— Сегодня!?
— Сейчас. Моя виза кончился уже вчера, мне прислали билет в гостиницу, сегодня в шест утра самолет... Шереметево... я сама на такси...ты должен быт тут...
— Как? Почему?
— Моя виза... билет... я не хотела портить тебе вечеринку...
Алексей взял ее за локти и пристально посмотрел в глаза На дне этих мерцающих грустью глаз он прочел ответ на все вопросы, мучавшие его последнее время. Сердце девушки выкинуло его наружу потоком неудержимых слез. Не в силах сдерживаться, Марина разрыдалась у него на груди прямо посредине танцпола. Ни одна мысль никогда так не сжимала ее сердца и ни одно чувство до этого не наполняло ее существование таким смыслом. Эти три месяца в России теперь казались ей годами. Сейчас, стоя посреди этого наполненного музыкой и людьми зала, она с ужасом осознала, что сегодня последний
В эту же минуту до Алексея дошел смысл сказанного: Марина уезжает. Сегодня. Сейчас. Время. Как это? Он засуетился, окликнул кого-то, и уже через миг сообщил и ей, и себе: «Три часа». Марина обреченно молчала.
Алексей разыскал брата и суматошно сообщил ему последние новости:
– Я уезжаю... Вернее, Марина улетает. Андрей, вы остаетесь тут, смотри, чтобы все было в порядке. Деньги все у Миши, он в кассе. Цодиков со всеми расплатится, проконтролируйте это как-то с Мишей. Я должен бежать. Все, пока, некогда, увидимся...
Произнеся этот монолог, он сорвался с места и, ухватив обессилевшую Марину под руку, — увлек ее за собой на выход.
– Куда это он полетел? — спросил появившийся рядом Цодиков.
– Не знаю. Говорит, Марина уезжает.
– Почему сейчас?
– Не знаю...
– Что ж раньше-то? Что-то случилось?
— Не знаю...
— Пожар?
— Похоже, катастрофа.
Завизжали колеса, и такси рванулось с места, оставив на асфальте две извилистые черные полосы. Нанимая машину, Алексей так нервничал и торопился, что перепугавшийся шофер вообразил, что жена генерала вот-вот должна родить. Машина разогналась до ста километров и, гудя задним мостом, полетела по пустому проспекту. Мчась по ночной Москве, водитель время от времени бросал осторожные взгляды в зеркало заднего вида, а чаще коротко косился на пассажирское сиденье, куда Алексей бросил горсть мятых тысячерублевок. Легкий дождь, пролившийся этой ночью, дрожал трясущимися каплями света на стеклах машины. Ветер срывал эти капли, и они быстрыми слезами убегали назад. Марина сидела на холодном сиденье и, положив голову на плечо Алексея, с грустью смотрела на эти слезы. Оба молчали. Он молчал, потому что не знал, что нужно говорить: все произошло так быстро. Март, Москва, Марина, вечеринка, музыка, ее признание — и вот такси. Он балансировал на той грани, когда в обычной своей жизни он мог бы неожиданно сорваться, обидеться, уйти в себя и потерять ко всему интерес. Но теперь? Он гнал от себя эту мысль, но все же ему казалось, что она должна была предупредить его о своем отъезде. Должна. Он не винил ее. Нет. Это все та бессонница, что выматывала их последние недели. Внезапно он понял, что так кололо его самолюбие и непривычно саднило сердце — ее слезы. Не в силах больше сдерживаться, она расплакалась на вечеринке и беспомощно призналась, что теперь не может сделать без него и шагу. Теперь он был обязан дать ответ. Обязан. Должен. Он посмотрел на доверчиво притихшую у него на плече Марину, на ее тонкие пальцы и вдруг улыбнулся. А Марина, пытаясь отогнать от себя подступающий холод предстоящей разлуки, согревалась мыслями о нем. Бесконечно вспоминала все подробности их знакомства, свои эмоции, ставших общими друзей, место, время, обстоятельства их первой встречи. Неожиданно ей припомнилась одна деталь, заставившая ее задуматься. Когда в канун Нового года она приехала в заснеженный Петербург, ее подвез с вокзала военный офицер. Тогда тот случай показался ей диковинным. А что вышло сейчас? Сейчас он а едет домой, в Америку, и везет ее в аэропорт человек в военной форме.
– Все, здесь! Паркуйся и жди! — неожиданно громко скомандовал где-то рядом голос Алексея. — Пойдем, Марина!
– Командир! Долго? Куда поедем?
– Шереметьево, — коротко бросил Алексей и, подумав секунду, добавил: — Раз уж ты такой военный, то называй меня «товарищ генерал».
Они выбрались из машины и оказались в потоке переливающегося света, источаемого огромным козырьком гостиничного входа. Осоловевший от ночного бдения швейцар, увидев прибывших постояльцев, удивленно вытаращил глаза. Девушка в старинном платье и молодой человек в военной форме получили ключ и, держась за руки, молча проследовали в лифт. На девятом этаже колокольчик мелодично звякнул. Еще несколько шагов — и за их спинами хлопнула дверь номера. Вихрь эмоций, ураганным порывом пронесший их через весь город, стих за этой дверью . Марина устало опустилась в кресло и подивилась перемене, произошедшей с ней
— Собирайся, Марина! У нас очень мало времени! заботливо попросил ее Алексей.
Она удивленно подняла на него глаза и, улыбнувшись сказала:
— Не нужно.
— Что не нужно? — ласково переспросил он.
— Все это. Пусть остается. Теперь мне это не нужно. Ты сможешь забрать все эти вещи себе?
— Себе?!! Зачем?..
— Я вернусь...
Теперь пришло время удивиться Алексею. Он закрыл на секунду глаза, а когда открыл их, ее лицо было прямо перед ним.
— Ты вернешься?
— Да... К тебе... если ты хочешь... насовсем...
Ощущение вершащейся судьбы тяжело ударило его в грудь, и, задыхаясь от нехватки воздуха, он ответил:
– Да.
Он выпрямился во весь свой рост, она встала рядом с ним. Он молча бросил взгляд на ручные часы. Она как будто только за этим и пришла, взяла со стола паспорт и кредитную карточку. Хлопнула дверь, звякнул лифт, шаркнул ножкой коридорный, и они снова оказались на заднем диванчике старенькой, местами тронутой ржавчиной «Волги».
— Поехали! — строго потребовал Алексей.
— Вы, товарищ генерал, ну прям как Гагарин, — блеснул эрудицией шофер.
— Ты думал, — заверил Алексей, наваливая ему новую порцию купюр.
— Алеша, что он говорит тебе? — удивленно спросила Марина.
— Драйвер на «Гагарин-2» просится. Говорит, всю жизнь мечтал.
— Ты шутишь...
— Конечно шучу.
Через час в гудящем голосами огромном пространстве международного аэропорта за красной линией пограничного контроля у стеклянной будочки собрались несколько офицеров погранслужбы. Зеленые мундиры держали совет. Ситуация была до необычайности странная и неоднозначная. Прибывшая на государственную границу американская девушка была в бальном платье, без верхней одежды, да и вообще без каких бы то ни было вещей. В руках у нее оказался билет до Нью-Йорка и паспорт гражданки США с просроченной российской визой. Девушка не отвечала ни на какие расспросы и тихо плакала. Провожал подозрительную плаксу не менее подозрительный фрукт, неизвестно в связи с чем вырядившийся в генеральский китель и кидавший ей из-за красной линии многозначительные взгляды. Два молодых и энергичных, как борзые собаки, прапорщика передавали друг другу паспорт американки, недоверчиво вчитываясь в него, и всеми способами пытались выискать в нем признаки подделки. Но паспорт был настоящий, да и американка, судя по всему, тоже. Время шло, а в американском консульстве, за ранним часом, включался автоответчик. Решения не было. За дело взялась толстая тетка в лейтенантских погонах, отстоявшая на страже рубежей не один десяток лет.
На сносном английском она приступила к девушке с расспросами:
— Почему у вас просрочена виза? Вы живете в Нью-Йорке? Что вы делали в Москве? Где вы работаете? Почему вы все время плачете?
Утерев слезы ладонью, Марина на довольно неплохом русском ответила:
— Я не хочу уезжать.
Пытаясь понять, что делают пограничники, Алексей подпрыгнул и крикнул поверх голов:
— Марина!!!
— Из-за него? — строго спросила пограничница, кивая в сторону красной линии.
Марина снова заплакала.
— Пропустить! — коротко бросила женщина. Уголками губ она улыбнулась Марининым слезам и, уходя, добавила:
— Не плачь, вернешься.
27
Апрель прожег в свинцовом куполе неба круглую дырку, и солнце посмотрело на грешную землю в этот маленький глазок. В Петербурге было то холодно, то не очень, то снег, то дождь, но чаще стояла неопределенная сумрачная мгла, вызывающая даже у душевно здорового человека приступы тоски и уныния. Ледовая короста по-прежнему безобразила тротуары улиц, но тонны высыпанной за зиму соли медленно плавили ее, хотя и никак не могли извести. В первых лучах солнца, к радости горожан, заблестели золотые шпили колоколен и расступились мрачные тени промерзших дворов. Старики на парковых лавках грели свои ватные спины, солнцу радовалось все живое, а больше всех, казалось, — очумевшие за зиму птицы. Прыгая по собачьим кучам на грязных газонах, они щебетали как-то по-особенному, по-весеннему, беззаботно радуясь природному оживанию.
Разделяя птичий восторг, Андрей бодро маршировал по Крюкову каналу. У дома, где в свое время жил и скончался великий Суворов, он остановился и посмотрел в окна квартиры полководца. По сложившейся привычке, он всегда останавливался здесь и ждал минуту. Ник то не вышел из этого тихого двухэтажного здания и, пообещав себе какой-нибудь сюрприз в будущем, Андрей отправился дальше. Свернув на Фонтанку и уже подходя к дверям, он нос к носу столкнулся с Маратом. Друзья пару дней не виделись, и поэтому обнялись.