Коррекция
Шрифт:
– Я на своем посту не так давно... Прежнее руководство...
– Позвонили вы, а не я, – прервал его Алексей. – Я ведь могу и выключить комм.
– Вы прекрасно знаете, какие у нас были отношения с соседями! – нервно сказал Юсеф. – За тридцать лет пять войн! Только безумец помогает врагам!
– Я вас не обвиняю, – пожал плечами Алексей. – Просто хочу открытого и правдивого разговора, а сейчас гадаю, что же такого случилось, если вы сами захотели поговорить. Разобрались в том, кто новый хозяин мира? У вас же запущен десяток спутников?
– Работает только половина. Но и этого хватило, чтобы оценить, что из всех Великих держав уцелели одни вы.
– Мы не только уцелели, уважаемый Юсеф, – усмехнулся Алексей. – Мы приняли семьдесят миллионов довольно полезных беженцев, забрали себе территорию бывших США и значительную часть Африки. Кроме того, мы помогали выжить населению восьми стран. Когда через тридцать лет можно будет без риска забрать Китай, мы его заберем. Возможно, оставим себе и Индию.
– А Пакистан? – спросил Юсеф. – Как вы посмотрите на то, что мы его займем?
– Я не против, – ответил Алексей. – Есть только одно условие. Ваша республика должна стать светским государством.
– Но какое это имеет значение?
– Для меня – большое! – отрезал Алексей. – Мы не будем иметь никаких отношений с теократией, тем более исламской! И вашего усиления не допустим. Можете забрать пески и нефть своих соседей, но в Пакистан вам ходу не будет, в Африку – тоже.
– И это говорит тот, кого выбрал Он! – воскликнул Юсеф. – Как вы можете?
– Послушайте меня хорошенько! – сказал Алексей. – Я не просил меня выбирать и взваливать на плечи ответственности за человечество. Но раз уж так получилось, постараюсь сделать все, чтобы люди меньше собачились по национальным или религиозным соображениям. А вы в этом будете мешать! Я терпимо отношусь к любой вере, в том числе и к исламу. В нашей стране около тридцати миллионов его последователей. Но между ними и вами лежит пропасть. Для большинства наших верующих есть жизнь и есть ислам, а для вас есть ислам и все остальное. Они верят, но не лезут со своей верой к другим и не считают человека неполноценным только потому, что он верит в другого бога, или не верит вовсе. А для вас есть правоверные и все прочие, которые... Впрочем, что я вам объясняю очевидные вещи! У вас вся жизнь пронизана религией, она ею регулируется на каждом шагу, а отношения к чужакам немногим лучше, чем к собакам. Когда-то, еще до крестовых походов, ваши предки были гораздо терпимее к иноверцам, сейчас этого терпения нет и в помине. Вы для нас неприятные соседи, Юсеф! К вам никто не будет лезть, но ваше распространение постараются ограничить. Сможете измениться и научиться уважать чужую веру и чужие обычаи, изменится отношение и к вам. Вы собачились со своими соседями и не стали им помогать. Теперь у вас одни соседи – это мы. Противниками вы для нас не будете уже никогда, а станете ли друзьями, будет зависеть только от вас самих. Я вижу, что вы пока к этому разговору не готовы. Подумайте, посоветуйтесь с руководством и вашими духовными лидерами. Мир неузнаваемо изменился, и чтобы в нем преуспеть, недостаточно научиться есть нефть. Если хотите, чтобы учитывали ваши интересы и уважали вас самих, научитесь делать то же самое по отношению к другим. Захотите поговорить, звоните. Только выбирайте для звонков не такое позднее время. Прощайте!
Он выключил коммуникатор, сбросил халат и пошел в спальню.
– Что случилось, что тебе трезвонят на ночь глядя? – спросила Лида.
– Новому президенту Ирана захотелось пообщаться, – объяснил он. – Давай сюда живот, послушаю, как толкается сын.
На днях жена была в поликлинике, где определили, что у нее мальчик.
– Он сейчас спит, – сказала Лида. – И я бы уже спала, если бы вы так не кричали. Что он хотел?
– Понял, что мы сейчас единственная сила в мире, и хотел прозондировать, на что они могут рассчитывать. Земли своих соседей они смогли бы занять и без нашего ведома, но их интересует Пакистан. Я ему пока отказал. Слушай, давай проведем политинформацию завтра? А то еще немного, и у меня сна не останется ни в одном глазу.
На следующий день Алексей рассказал на Совете министров о вчерашнем разговоре с президентом Ирана и получил полное одобрение своей позиции.
– Будем ждать, что они надумают, – высказался Морозов. – Деваться им некуда, а вы от них потребовали всего лишь уважительного отношения. Политики к этому готовы, население – нет. Психологию народа быстро не поменяешь. Вряд ли вам опять позвонят в ближайшем будущем.
Он оказался прав: в этом году звонков из Ирана больше не было. А через два месяца Лида родила сына.
– Эталон здорового ребенка, – сказал Алексею принимавший роды профессор Шелихов. – Вы знаете, Алексей Николаевич, еще никогда на моей памяти ни один мальчишка не вызывал такого ажиотажа! У нас в клинике все телефоны второй день не смолкают. Вас уважают и любят, но к Лидии Владимировне у всех сейчас особое отношение! Все знают, из-за чего она была лишена радости материнства, поэтому сейчас радуются и переживают.
– И из-за чего же? – спросил Алексей профессора. – Что там еще придумали?
– Ну как же! – сказал профессор. – Сто лет молодости вам дали для работ по спасению страны. А отсутствие детей – это плата за остановку в старении. Может быть, вы не заметили, но вы с женой за последний год стали выглядеть чуть старше. Все радуются и вашему ребенку и тому, что он своим появлением символизирует окончание бедствий.
– И кто же это нам подарил молодость? – спросил Алексей, с любопытством ожидая, что ему ответит профессор.
– Разное говорят... – смешался тот. – Но большинство считает, что это некто вроде бога. В церкви сейчас многие стали ходить и из-за катастрофы, и из-за вас. И эти записи со зверями... Я слышал... Вы ведь помните тот автопортрет, который нарисовала Лидия Владимировна? Так вот, сейчас народ валом идет в Третьяковку, и возле ее портрета всегда стоит люди. И многие крестятся! Я, конечно, не верю...
– Давай сюда Юрку! – сказал Алексей, присаживаясь к жене на кровать. – А куда дела нимб? И зачем так туго пеленать ребенка? Крылышки помнете!
– Ты что? – распахнула глаза жена. – Шутишь, да?
– Какие шутки! – с досадой сказал он. – Знаешь, что на твой автопортрет уже крестятся, как на икону Богородицы? А у Богородицы в сыновьях кто был? Не нравится мне этот всплеск религиозности, да еще с нами в главных ролях. Слава богу, что мне на Совете министров еще не кланяются в пояс, да и вообще основная суета почему-то вокруг тебя, а я здесь вроде ни при чем. Точно непорочное зачатие, зря я выкладывался! Ладно, мы это как-нибудь перетерпим, лишь бы эта фигня не прилипла к сыну.
– Слушай, Леш, – сказала Лида. – А не отменить ли нам вообще ограничение на рождаемость? Мы в своих пяти африканских странах выращиваем столько овощей, что не успеваем возить. И рыбы у побережья Анголы много, а через пару лет вообще избавимся от пленки и начнем сеять зерновые. Мне медсестра говорила, что сегодня особенный день: впервые с начала большой зимы в Москве была положительная температура! Всем уже видно, что самое страшное позади. Я думаю, этому послаблению обрадуются и те, кто не собирался заводить ребенка. Раз разрешаем, значит, уверены, что скоро все закончится! Прикиньте у себя на Совете. Первые дети появятся, когда положение выправится еще больше. Отдай ребенка, ты не умеешь его держать! Видишь, он у тебя заплакал!
Пять лет спустя
– Алексей Николаевич, вас хочет видеть Лидия Владимировна.
– Хорошо, Сергей Владимирович, – ответил Алексей секретарю. – Сейчас товарищи выйдут, и пусть она заходит.
– Значит, мы отдаем старое продовольствие бразильцам и финнам? – сказал Прохоров.
– Только то, что осталось до восемьдесят пятого года заложения, – предупредил Алексей. – В остальном действуйте, как договорились. Все, товарищи, все свободны.
– Ну и какие у тебя вопросы? – спросил он вошедшую жену. – Семейные или служебные?