Коррида
Шрифт:
Пардальян понял, что сейчас лучше всего ничего не предпринимать. Он не спеша шел рядом с Эспинозой, улыбался и делал вид, что слушает его любезные объяснения о несколько необычном назначении этого монастыря и пытается вникнуть в рассуждения о разнообразных занятиях членов общины. И в то же время шевалье был начеку, готовый использовать малейший благоприятный случай.
Наблюдая за их беспечной, неторопливой прогулкой, за их мирной, почти дружеской беседой, невозможно было заподозрить, что один из них – жертва в руках второго, и этот второй готовит какую-то страшную пытку, а пока развлекается, играя со своим спутником, как кошка
Пардальян вскоре понял, что Эспиноза вывел его на прогулку вовсе не из человеколюбия. Он понял также, что у великого инквизитора была определенная цель и что он обязательно ее добьется.
Эспиноза продолжал говорить о пустяках, а Пардальян терпеливо ждал, уверенный, что, прежде чем они расстанутся, Эспиноза нанесет ему какой-то удар.
Тем временем они поднялись по лестнице на широкую галерею. Эта галерея простиралась во всю длину здания. Одна ее сторона была украшена тонкими колоннами в мавританском стиле, соединенными между собой балюстрадой. Это было настоящее чудо мозаики и скульптуры. Другую сторону составлял ряд оконных проемов, через которые струился свет. Кое-где виднелись массивные двери, ведущие, вероятно, в кельи.
На пороге галереи их окружила дюжина монахов. Казалось, их здесь давно ждали. Пардальян обратил внимание также и на то, что все эти монахи были настоящими силачами.
«Ну вот, – подумал шевалье, криво улыбнувшись, – мы приближаемся к цели. Черт подери! Интересно, зачем Эспинозе понадобились эти достойные преподобные отцы, которым скорее подошли бы латы, чем рясы? А те, которые безмятежно снуют по галерее, видимо, нужны для того, чтобы помешать мне приблизиться к балюстраде. Будем же спокойны, черт возьми! Наступает ответственный момент».
Эспиноза остановился перед первой дверью.
– Господин шевалье, – произнес он ровным голосом, – у меня нет никакого повода для ненависти лично к вам. Вы мне верите?
– Сударь, – холодно ответил Пардальян, – говоря так, вы делаете мне честь, и я не могу сомневаться в ваших словах.
Эспиноза серьезно кивнул в знак согласия и продолжил:
– Однако на меня возложены ужасные обязанности, и, когда я их выполняю, моя личность должна полностью исчезнуть, человек должен уступить во мне место великому инквизитору, особому существу, совершенно лишенному чувства жалости, холодному и беспощадному в выполнении своего долга. Так вот, сейчас с вами говорит великий инквизитор.
– Черт возьми, сударь, как много слов! Чего вы боитесь? Я один, без оружия, полностью в вашей власти. Великий инквизитор вы или нет, но выкладывайте все начистоту!
Это было сказано с язвительной иронией, которая оскорбила бы любого, но только не Эспинозу. И все же последний подумал про себя: «Это не человек, это сущий дьявол». Затем кардинал продолжил, ничем не выказав своего волнения:
– Вы оскорбили его королевское величество. Вы приговорены. Вы должны умереть.
– Отлично! Почему же вы не сказали мне этого сразу? Я приговорен, я должен умереть. Черт! Нужно быть на редкость тупым, чтобы этого не понять. Остается узнать, как именно вы собираетесь меня убить.
С тем же бесстрастием Эспиноза объяснил:
– Наказание должно всегда соответствовать преступлению. Преступление, совершенное вами, – самое непростительное из всех преступлений. Значит, наказание должно быть ужасным. Нужно также, чтобы наказание соответствовало моральной и физической силе виновного. В этом смысле вы натура исключительная. Следовательно, вас не удивит то, что примененное к вам наказание будет исключительно суровым. Ведь смерть сама по себе, в сущности, пустяк.
– Да, все зависит от того, как обставить ее приход. Одним словом, вы придумали для меня неслыханную пытку.
Пардальян произнес эти слова с ледяным спокойствием. Он всегда выглядел абсолютно спокойным в те минуты, когда нервы его были на пределе, а в уме возникал план какой-нибудь безумной выходки.
Хорошо знавшую его Фаусту ему провести бы не удалось. Однако Эспиноза, несмотря на всю свою проницательность, попался на удочку. Он видел только маску, он восхищался ею и даже не подозревал, что под ней таится угроза. Поэтому великий инквизитор без малейшей иронии ответил:
– Я с первого взгляда понял, что передо мной очень умный человек. Следовательно, меня не удивляет то, что вы сразу постигли суть дела. Я должен вам сознаться: относительно пытки я целиком и полностью положился на советы принцессы Фаусты.
– Понятно, – спокойно ответил Пардальян. – Перед смертью, надеюсь, я буду иметь удовольствие хотя бы коротко переговорить с ней. Сударь, а ведь вы опасная гадина. Знаете, как мне хочется вас придушить?
И Пардальян с силой опустил руку на плечо Эспинозы. Великий инквизитор и бровью не повел. Он даже не пошевелился, чтобы освободиться от железной руки шевалье. Глядя прямо в глаза своему грозному противнику, он сказал так просто, как если бы речь шла вовсе не о нем:
– Знаю. Однако вы ничего мне не сделаете. Неужели вы считаете, что я не принял никаких мер предосторожности? Если бы я думал, что мне грозит опасность с вашей стороны, вам связали бы руки.
Пардальян быстро огляделся вокруг и увидел, что кольцо монахов сжалось. Он понял, что в следующее мгновение вся эта свора набросится на него. Его еще раз взяли бы числом. Шевалье яростно тряхнул головой и, не ослабляя хватки, еще сильнее сдавил пальцами плечо врага.
– Так-так, – прохрипел он. – Эти люди тотчас набросятся на меня. Но я могу рискнуть, а потом, кто знает…
– Нет, – спокойно прервал его Эспиноза, – вашим надеждам не суждено сбыться. Прежде чем вы меня ударите, вас схватят преподобные отцы. Заметьте, пожалуйста: их достаточно много, и они достаточно сильны, чтобы скрутить вас. Вполне вероятно, что нескольких из них вы уложите на месте, но до меня вам все равно не добраться. Они позволят убивать себя, не отвечая на ваши смертоносные удары, потому что вы должны остаться жить для уготованной вам муки. Знаете, чего вы добьетесь своей отчаянной выходкой? Я буду вынужден заковать вас в цепи. Этот метод мне противен, но в крайнем случае я решусь на него.
Пардальян наконец справился с собой. Что касается монахов, то за все это время они даже не шелохнулись. Уставившись на великого инквизитора, они ждали его приказа. Их бесстрашие ясно говорило об их уверенности в своей силе – силе большинства – и их беспрекословном повиновении великому инквизитору.
Внезапно Пардальян понял все это. Он понял, что находится во власти своего противника и что его поступок повлек бы за собой непоправимые последствия. Со свободными руками он еще мог на что-то надеяться, в цепях же ему конец. Любой ценой нужно было сохранить свободу движений. Медленно и с видимым сожалением он разжал пальцы и проговорил: