Корсар. Наваждение
Шрифт:
Корсар надел очки, изобразил губами улыбку, приподнял бровь:
– Страшно? Мне? С чего бы? – Повернулся к управляющему: – Мои деньги?
– Уже несут, – глядя в пол, ответил Бубнов, пискнул на крохотном брелоке кнопочкой, и в зал тут же вошли двое: один нес битком набитую объемную спортивную, вглухую задраенную на молнию и клепки сумку. Оба подошли к Корсару, один водрузил сумку на столик. Вжикнули почти одновременно две застежки-молнии. Сумка доверху была набита деньгами. В основном хрусткие новенькие пачки пятисотенных евро, но были и «сотенные долларовые» пачки, и «пятитысячные» российские…
– По сусекам скребли? – хмыкнул Корсар.
– Чем
– А вы что, разве не посчитали? – усмехнулся Корсар. – Ну и – ладушки.
– До машины помочь донести?
– Нет. – Корсар подхватил сумку на плечо. – Своя ноша – не в тягость.
– Своя ли? – не удержался управляющий.
Корсар кивком сдвинул очки на переносицу, окинул всех тяжким, будто напоенным многолетней, а скорее – многовековой! – бессонницей взглядом. Попытался изобразить улыбку, но ничего не вышло. Только бросил коротко:
– Время покажет.
Корсар вышел, пошел по пустынному почти холлу на улицу. Свернул в длинный коридор. Он смутно помнил, что справа и слева, почти напротив друг друга перед входом – два небольшие рекреации: оттуда? Ну да. Нож скользнул в ладонь.
Чуть не доходя, Корсар пустил сумку скользить по полу и сам, разогнавшись, заскользил рядом, присев на одно колено; ухватил щитолоку прятавшегося парня, дернул – тот упал на пятую точку; зажатый и взведенный пистолет выплюнул с сипением свинец через трубу глушителя: пуля вошла – снизу через подбородок в голову другого парня, стоявшего в рекреации напротив. Минус один. Корсар крутнулся на спине; воткнул в плечо незадачливому стрелку нож, подхватил выпавший бесшумный пистолет, выстрелил с перекатом трижды – в него самого, в хоронившегося в глубине ниши товарища и – в оставшегося целым и успевшего выпустить две пули «в белый свет» – второго нападавшего в рекреации напротив. Замер. Покой и благолепие. Только характерный запах прогоревшего бездымного пороха да звон катящихся по полу стреляных гильз. Посмотрел назад, в коридор. Там тоже тишина. Мертвая.
– «Вот как бывает – летит за годом год…» – Напевая, Корсар побрел к выходу. На плече – сумка с деньгами, в руке – пистолет с глушителем, за ремнем брюк сбоку – другой.
Вышел на ступеньки низкого крыльца, всей грудью вдохнул ночной московский воздух – прохладный, пахнущий в этот час слегка гарью и отчего-то – болотцем, замер, подняв голову, поглядел на небо, пытаясь разглядеть сквозь люминесцентное зарево столицы – звезды. Не смог.
– «Время покажет…» – пробормотал он тихо. – Война, бывает, и щадит. Время – никогда.
Глава 20
«Светало…» Кажется, так начинался какой-то готический роман. Или – пародия на него. Да и кто отличит в наше порою летящее, а в целом – в занудно-тоскливое и липкое время серьезное произведение от пародии, лицо от маски, искренность от личины? Дозволено и принято все, что удобно и практично. Нет? Наберите по поисковику в Интернете «приворот», «заговор на смерть», «договор с…» – и посмотрите, сколько будет ссылок. О да: люди вполне по-житейски рассуждают, а потому: «заговор на любовь» – 10 миллионов упоминаний, а «заговор на смерть» – всего 6 миллионов. Выходит, человеки – «великодушны»: хотят, чтобы их любили – без согласия другой стороны, минимум 10 000 000 особей. А убить другого, не неся за это никакой ответственности в мире подлунном, готовы всего 6 000 000 разумных! А «договор с…»? Всего-то миллион упоминаний! Нет, некорректный подсчет. Лукавого все по-разному называют, так что полтора миллиона набежит. А то и поболее. Но в целом – мельчает народ, не хочет душу закладывать. В смысле – «в массовом порядке». Стоп. А полтора миллиона жаждущих – это что, «единичный порядок»? А ведь «душа» и «жизнь» на древнем языке – единое слово!
А скольких людей интересует господство реальное, власть, могущество, а скольких – и самые небольшие их крохи, а скольких – только чувственные удовольствия, а скольких – наркотические грезы… И не важно, что будет потом: дряхлость тела, убожество мысли, смерть души – важно получить, здесь и сейчас!
Как говаривала маркиза де Помпадур, влиятельная фаворитка «короля-солнца» Людовика XV, «после нас – хоть потоп!». И – оказалась права: после и – был потоп, но потоп кровавый, жуткий, разящий: якобинская диктатура и моря крови сначала жертв, потом их палачей, потом всех и вся, уложенных «пушечным мясом» на полях Европы, Африки, России кумиром и властителем дум поколений честолюбцев – Наполеоном Бонапартом…
«Светало…» Корсар равнодушно забросил сумку с деньгами на заднее сиденье, пистолет со взведенным курком – уложил рядом. Анализировать, почему глупые мысли непрошено лезут в голову и застревают там, как и то, что произошло на выходе из казино, – не было ни сил, не желания. Корсар понимал, что это был не просто боевой транс, в который он умел погружать себя, как всякий боец. Это был мгновенный и очень эффективный боевой транс, когда все противники двигались как бы непостижимо медленно, когда он сам успевал не только просчитать действия нескольких нападавших и свои собственные, но словно воочию увидеть результат. И что на все это сказать? Бывает.
«Светало…» Странным словом обозначено смутное время между еще некончившимся сном и неначавшимся бодрствованием, когда человек может в этом трепещущем, живом свете приближающегося, но не наступившего еще утра увидеть сразу, вдруг, озарением – прошлое и будущее, или, как говорили в легендах о рыцарях Круглого стола и короле Артуре, – «былое и грядущее», свет и тень, необозримо великое и непостижимо малое, и все это – если даже и не увидеть явно, то почувствовать, ощутить, принять – в единстве, покое и единении… И так – бывает.
«Светало…» Мотор краденой машины заурчал ровно и мощно; никто не подложил и не собирался подкладывать взрывчатку… К тому же теперь – это совсем глупо: может, для оч-ч-чень аристократичных сограждан два с половиной миллиона евро – это и мусор, и хай горит синим пламенем, но для большинства весьма состоятельных людей – деньги. Вполне даже удобные в обращении. А что до тех трех машин, тупо стоящих в подворотнях с простреленными пулями ветровыми стеклами в аккурат напротив мест водителя и пассажира и пробитыми передними скатами, то что ему, ученому Дмитрию Корсару, об этом жалеть? А сказать? Сказать можно.
Корсар отдавал себе отчет в том, что вряд ли он силой мысли теоретика-культурофила выслал эти пули недоброжелателям в трех машинах, какие хотели прищучить его молодой организм, если бы его не удалось укокошить парням в рекреации. Как ни твердят теоретики шаманизма, что слово и даже мысль – убивает (оно может и так); но практикам теорию изучать долго, инициацию – вообще не пройти без шпаргалок, а потому они опытом ведают: лучше – убивает пуля, выпущенная из соответствующего оружия в соответствующем направлении умелой и недрогнувшей рукой. Аминь.