Корсар
Шрифт:
Нас поддерживает батарея Лан Таня — и так же удачно. Впрочем, урон от наших ядер незначителен. Следом вступает в дело артиллерия, расположенная перед центром армии. Там почти три десятка пушек калибром девять и двенадцать фунтов. В отличие от нас, они не пристреливали позиции. Скорее всего, экономили порох. Что сейчас и сказалось — большая часть ядер пролетела над головами воинов отряда, что у подножия сопки, но не долетели до остальных. Зато дыма напустили знатно!
Спешившись и побросав коней у подножия сопки, вооруженные мушкетами джунгарцы довольно резво для кривоногих кавалеристов побежали по склону вверх. Резвость была объяснима: надо успеть добежать до вражеских пушек до того, как их зарядят.
Мои артиллеристы уже зарядили, но
— Повернуть на цель номер два! — отдаю я приказ.
Трехфунтовые пушки хороши тем, что их легко поворачивать. Артиллеристы быстро направляют их на второе пристрелянное место. Оно в ста шагах от первой шеренги пикинеров, что в центре нашей армии. Там бы я остановил свой полк, если бы решил вступить в стрелковый бой, и там бы оказалась задняя часть колонны конницы, если бы ее бросили в отчаянную атаку на пики.
Джунгарцы выбрали третий вариант, остановившись примерно в метрах ста от первой шеренги пикинеров и дружно пальнула по обслуге пушек большого калибра, до двадцати четырех фунтов, разогнав артиллеристов до того, как они сделали второй залп. Дальше принялись обстреливать пикинеров. Никакого тебе караколирования. Задние стреляли над головами передних, потому что мишень была еще выше, причем большая, не промахнешься, даже несмотря на то, что дистанция великовата. Пикинеры начали валиться вместе со своими четырехметровыми пиками, какие в Западной Европе сейчас резко встретишь. В ответ в джунгарцев полетели болты из арбалетов, почти не нанося вреда. В первых шеренгах стояли стрелки, облаченные в кирасы поверх ватных халатов, что было надежной защитой от болтов на такой дистанции. Так понимаю, подобрана она опытным путем. Тех, кто подходил к арбалетчикам ближе, уже нет в живых.
Только вот воины Галдана-Бошогту не учли батареи пушек на флангах и обученность артиллеристов. Мои быстро подвернули пушки в сторону врага. Их залп с дистанции метров четыреста-пятьсот оказался еще более губительным для джунгарцев — выкосили десятка три человек. Следом ударили пушки Лан Таня. Не видел результат, но уверен, что нанесли не меньший урон. Трех наших залпов хватило джунгарским стрелкам, чтобы поняли, что наши трехфунтовки быстрее перебьют их, чем они — пикинеров. После чего драпанули к своим лошадям, благо бежать под гору легче и быстрее.
— Повернуть на цель номер один! — отдаю я приказ артиллеристам.
На этот раз в атаку пошла конница, к которой присоединились и уцелевшие обладатели мушкетов. Шли строем широкий клин. Кони скакавших впереди в броне, металлической или кожаной. У некоторых всадников копья длиной метра три. Много ора и визга. Значит, боятся.
— Батарея, огонь! — командую я.
Наши ядра выкашивают с десяток лошадей, которые падают, а на них налетают и падают скакавшие сзади. Образуется довольно широкая куча мала. Остальные продолжают скакать вверх по склону. Их не встретил залп из больших пушек, потому что отважные китайские артиллеристы не вернулись. Наверное, слишком далеко удрали. Вот передние ряды вклинились в строй пикинеров, прогнули его основательно. Это момент истины для китайской армии. Если сейчас дрогнет и побежит, то сражение можно считать проигранным.
Мои артиллеристы смотрят на меня, ожидая приказ, а я смотрю на бой в центре построения нашей армии. Джунгарцы растеклись вширь, чтобы больше всадников участвовало в сражении, а китайцы подперли свои полки запасными, углубив оборону, которая начала трещать и рассыпаться, но пока держится. Время работает на китайцев. Еще минут десять-двадцать, и запал у джунгарцев закончится, выдохнутся, а значит, проиграют. От моей батареи теперь прока нет: своих зацепит. Сейчас бы ударить по джунгарцам пехотой с флангов…
Я жестом показываю командиру соседнего полка, чтобы повернул его и повел в бой. Он отвечает жестом, что без приказа не сдвинется с места. Чем жестче бюрократия, тем меньше спасительной импровизации. Впрочем, и губительной тоже.
— Пехоте спуститься вниз, построиться поэскадронно и пристегнуть штыки! — отдаю я приказ, потому что на китайскую бюрократию мне плевать.
На мой полк списать поражение, если такое случится, вряд ли получится, а если и получится, спроса с меня мало, я — иностранец. Быстрее домой отпустят. Разве что не наградят, но это не петля на шее, как-нибудь переживу.
В это время я замечаю заваруху там, где стоит обоз джунгарцев. Охранявший его отряд всадников начинает отступать в нашу сторону. Так понимаю, это посланные в обход ойраты добрались до цели.
Я выезжаю к своему полку, занимаю место позади второй роты. Слева и справа от меня командиры эскадронов и взводов на лошадях. Такой вот сейчас порядок — офицеры за спинами солдат.
— Первому эскадрону повзводно повернуться фронтом к противнику и образовать единую линию! — командую я.
На учениях солдаты проделывали это много раз, поэтому выполняют быстро и слажено. Офицеры занимают места позади строя и, оглядываются, ожидая, что сейчас пошлю их в бой. Но я отдаю такой же приказ второму эскадрону.
Когда и второй эскадрон заканчивает маневр, замечаю, что в нашу сторону скачут от обоза сотни три джунгарцев. Их никто не преследует, потому что наши союзнички занимаются самым важным и интересным делом на войне — грабежом. Перед ними пара сотен, если не больше, самых разных повозок, нагруженных самыми разными вещами. Мимо такой халявы невозможно проехать.
— Веди первые два эскадрона в атаку, а я с третьим и четвертым отобью нападение, — приказываю я своему заместителю Хендику Пельту, бывшему шкиперу, а ныне обладателю буфана леопард, а затем кричу: — Третьему и четвертому эскадронам, вперед шагом марш!
Солдаты бодро спускаются по склону, сохраняя строй. Когда до всадников, скачущих на нас, а они нападали именно на нас, остается метров триста, я командую:
— На месте стой! Приготовиться к стрельбе!
Офицеры дублируют мои команды, оба эскадрона останавливаются, солдаты в первых шеренгах поднимают мушкеты, прицеливаются во врага, дистанция до которого сократилась метров до ста.
— Огонь! — кричу я.
Офицеры не успевают продублировать мой приказ, потому что солдаты сразу стреляют. Как ни странно, залп получается дружный. Хотя и не очень точный. Целились низко, без учета того, что всадники поднимаются вверх по склону. Попали в основном в лошадей, завалив с полсотни. Остальные, испуганные залпом, остановились и даже подались назад. У наездников тоже появилась мысль податься назад. Они бы так и сделали, но их командир, облаченный в блестящие на солнце шлем и кирасу, заставляет своего коня скакать вверх по склону и зовет за собой остальных бойцов.
Я достаю из колчана стрелу. В это время раздается залп второй шеренги моих драгунов. Падают джунгарские лошади и их седоки. На этот раз больше получили последние. Желания нападать у них не осталось. Только командир отряда, размахивая саблей, продолжает рваться в бой. Я попадаю ему в лицо, молодое, безволосое. Стрела влезает на две трети, пробив сзади шлем. Теперь его быстро не снимешь. Командир джунгарцев отпускает поводья и поднимает руку к лицу, наверное, чтобы выдернуть стрелу. Она правее носа, и из раны ко рту и дальше течет темная кровь. Словно передумав, роняет руку на высокую переднюю луку седла, наклоняется вперед и вправо, а потом валится на землю. Правая нога с маленькой стопой в остроносом сапоге, темно-красном и вышитом разноцветным бисером, застревает в стремени. Конь, оставшийся без седока, испуганно дергается при третьем залпе драгунов и скачет вниз по склону, волоча за собой человеческое тело, которое напоминает мягкую, неломающуюся, тряпичную куклу. Остатки отряда, человек восемьдесят, к тому времени уже находятся метрах в двухстах от нас и усердно увеличивают разрыв. Скачут не к своему лагерю, а левее, на северо-северо-восток. Скорее всего, к тому месту, где из леса выехали и напали на них наши союзники, чтобы по их следам прорваться через лесок, которым порос склон сопки.