Корсар
Шрифт:
– Кто это? – спросил Том.
– Не знаю, – ответил Гарет, но пламя, охватившее дома, подсказало ответ.
– Линияты, – прошептал Кнол. – Работорговцы! Я не слышал, чтобы они заходили так далеко на север.
– О боги, – скорее простонал, чем взмолился Том. – Давай, Гарет! Быстрее!
Поселок был практически уничтожен – превратился в объятые пламенем развалины. Слышался только треск пламени и грохот рушащихся крыш.
Рыбацкие лодки сгорели полностью – их пропитанная рыбьим жиром древесина мгновенно
На причале лежали два мертвеца с торчащими из спин стрелами. С полдюжины крабов выбрались из ловушки и спешили по телам мертвецов к воде.
Гарет перепрыгнул через трупы, двое приятелей последовали за ним, спеша добраться до своих домов.
В начале улицы в луже крови лежало тело с неуклюже раскинутыми руками. Рядом с ним валялся сломанный рыбацкий крюк, а чуть дальше Гарет увидел трупы троих темнокожих мужчин в странной, по виду шелковой, одежде. Гарет успел подумать, что старик Балтит, видимо, не был отъявленным лгуном, как считали все жители поселка, если смог справиться с тремя налетчиками, и побежал к дому, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце.
Отец лежал на спине рядом с порогом дома. Рука, которой он пытался выдернуть из груди дротик, была отрублена.
Мать Гарета сидела на ступенях лестницы. Он на мгновение решил, что она жива, пока не увидел глубокую рану на горле и неестественный поворот головы.
Он упал на колени, и в голове крутилась одна-единственная нелепая мысль: “Я даже не попрощался с ними. Я даже не попрощался с ними”.
Он не знал, сколько времени простоял так, потом услышал шаги за спиной, но не стал оборачиваться.
Раздался голос Кнола:
– Они забрали… всю семью Тома… мой отец погиб… мать и сестра исчезли. Они всех забрали. Никого не осталось в поселке. Только мертвые, Гарет. Они оставили только мертвых.
Еще одна мысль пришла Гарету в голову: “И я не сказал, как сильно люблю их. Не помню, когда говорил им об этом”.
А потом из глаз потекли слезы.
2
Гарет Раднор притаился за печной трубой, стараясь не думать о крутых скатах крыши, о падении с высоты четырех этажей, если поскользнется на черепице, и булыжной мостовой, которая вряд ли смягчит падение.
На другой стороне площади величественно возвышался храм Мегариса – любимого бога всех тикаонцев и, соответственно, всех жителей Сароса. На плоской крыше храма четыре колонны поддерживали каменный купол, под которым висел огромный гонг.
Удары в гонг, раздававшиеся каждый час, разносились над всем Тикао до самой реки Нальта и даже до трущоб на другом берегу. Звук был привычным для жителей города.
Но сейчас, хотя время близилось к полуночи, на площади собралось дюжины три горожан, с любопытством и благоговейным ужасом смотревших вверх.
Все потому, что творилось что-то непонятное с поклонением богу или, как шептали люди, с самим богом.
Уже десять ночей подряд вместо двенадцати ударов в гонг раздавалось тринадцать, и никто не знал почему. Монахи и жрецы неистово молились, чтобы понять смысл этого предзнаменования, но пока безуспешно.
Не удалось им и скрыть происшествие. Два дня назад свидетелями феномена стали четверо горожан, через день – уже одиннадцать, и теперь, на глазах у Гарета, все больше и больше людей собиралось на площади.
Он усмехнулся, достал из кармана рогатку и специально отобранный круглый, гладкий камешек.
На крыше храма открылся люк и показались четверо монахов. Один нес в руках огромный, обитый войлоком молот, другой – песочные часы.
Обычно в церемонии участвовало двое монахов. Другие, как полагал Гарет, были верховными жрецами, которые, видимо, собирались отгонять злых духов, если те появятся, или разоблачить ответственных за столь серьезную церемонию монахов, если те соберутся валять дурака.
Монах с молотом закатал рукава рясы и поднял инструмент. Обычно он делал это нарочито эффектно, но на этот раз Гарет заметил в его движениях некоторую скованность и неловкость.
Монах с часами поднял и резко опустил руку.
Раздался один удар, второй…
Третий… четвертый… пятый… шестой… седьмой… восьмой… девятый…
Гарет выпрямился, прислонился к трубе и всмотрелся в цель.
Десятый… одиннадцатый…
Гарет натянул рогатку.
Двенадцатый…
Гарет отпустил резинку, и камешек со свистом полетел над площадью…
Тринадцатый!
Гарет успел только заметить, что монахи в страхе попадали на колени и принялись молиться, и услышал крики толпы. Он быстро сунул рогатку в карман, сполз по скату к краю и, быстро перебирая руками, стал спускаться по веревке. Он оказался в объятиях Лабалы, а Фокс мгновенно принялся сбрасывать с печной трубы петлю. Это он готов был на спор взобраться по стеклянной стене, и это он уже одиннадцать вечеров подряд поднимался по водосточной трубе на крышу, чтобы привязать к трубе веревку для Гарета.
Лабала с трудом сдерживал смех, который был бы ничуть не тише ударов гонга.
Они уже собирались убегать, как вдруг услышали чей-то голос:
– Эй вы! Вы, трое! Оставайтесь на месте! Видимо, их увидел стражник.
Все трое, не произнеся ни слова, пустились наутек.
– Стойте, я вам говорю! – крикнул стражник и погнался за ними, подняв дубинку.
И тут четвертый член команды – Косира, прятавшаяся в нише, – выплеснула ему под ноги ведро с помоями. Стражник вскрикнул, поскользнулся и растянулся на мостовой. Косира перепрыгнула через него и побежала за друзьями.