Корсары Николая Первого
Шрифт:
В первый момент французы смешались – сначала картечь, нанесшая им немалый урон, а затем практически мгновенно проведенный абордаж могли впечатлить кого угодно. Однако, будучи посредственными моряками, солдатами они были хорошими. Еще при Бородино они доказали, что немногим уступают русским, и сейчас мало что изменилось [55] . Оправившись от первого шока, они встретили противника храбро. Оружие было не у всех, но в тесноте палубы, в рукопашной, обломок доски или простой матросский нож могли оказаться вполне грозным оружием. И кровь, русская и французская, смешиваясь, щедро окропила палубу.
55
У нас принято несколько пренебрежительно относиться к храбрости и мастерству французских солдат, но на самом деле весь девятнадцатый
Резня при абордаже – дело страшное. Александр почти мгновенно разрядил оба пистолета, благо по толпе сложно промахнуться, потом швырнул «перечницу» в лоб удачно подставившемуся французу, да так, что тот рухнул навзничь. Револьвером отбил удар крепкого малого, тупо размахивающего тяжелым багром, и тут же, выхватив саблю, рубанул его по рукам. А дальше его захватила толчея абордажа, где удары сыпались со всех сторон, и был только один шанс выжить – опередить противника.
Сколько это продолжалось, он не знал. Секунды? Минуты? Счет времени был потерян моментально. Он рубил, колол, неуклюже парировал, и даже поврежденные ребра ему сейчас на мешали. А потом все резко закончилось – и бой, и противники. Лишь спустя пару минут он сообразил, почему.
Пока экипаж «Миранды» отчаянно сражался, «Эвридика», пользуясь своей быстроходностью и тем, что ей не требовалось совершать хоть сколь-либо сложных маневров, успела подойти к французскому кораблю с другого борта и тут же взять его на абордаж. Обороняющиеся оказались столь увлечены схваткой, что ни дать залп из орудий левого борта, ни вообще хоть как-то отреагировать попросту не успели. И, когда вторая волна абордажников ударила им в тыл, французы дрогнули.
Кое-кто, то ли самый храбрый, то ли глупый, то ли в горячке боя неспособный оценить обстановку, еще дрался, но большинство, спасая свои жизни, побросали оружие. Их не трогали – русские, в отличие от европейцев, вообще не любят убивать без нужды. Быстро наведя порядок, пленных загнали в трюм и, оставив на бриге призовую команду, занялись куда более спешным вопросом – французским фрегатом.
Откровенно говоря, если бы «Психею» оставили в покое, она, скорее всего, затонула бы сама по себе. Все же пробоина в борту оказалась серьезной, и заделать ее, несмотря на мастерство плотников [56] , было занятием непосильным. Фрегат бы попросту перевернулся раньше, чем они добились результатов. Но вмешался случай. А точнее, желание Диего, имеющего достаточно тихоходный, отстающий от других корабль, захватить ценный приз. Фактически испанец «подпер» французский корабль бортом «Санта-Изабель», благо недавний «купец», обладая внушительным водоизмещением, вполне подходил на роль поплавка. Вот только недавний боцман допустил ошибку, не ударив по скоплению народа на палубе «Психеи» из орудий. А французы оказались не робкого десятка и, вместо благодарности, отбросили абордажную группу русских обратно на их корабль и, не теряя даром времени, сами ринулись следом. В результате схватка кипела сейчас на обоих кораблях. И французы, имея преимущество в выучке, потихоньку брали верх.
56
На самом деле деревянные корабли тонули весьма неохотно. Сражения в то время продолжались иногда по многу часов или даже дней, но нанести критические повреждения кораблям удавалось довольно редко. Корабельные же плотники были действительно мастера своего дела и относительно небольшие пробоины от ядер заделывать умели чрезвычайно быстро. Это одна из причин, по которым практически до конца эпохи господства парусов абордаж оставался актуальной тактикой.
Но «Миранда», с ее паровым двигателем, успела! Пришвартовавшись к французскому кораблю с другого борта, она хотя и не без труда высадила на его борт свой десант, и теперь зажатым с двух сторон численно превосходящим врагом французам оставалось или сдаться, или погибнуть. Большинство выбрало второе, и, хотя последние очаги боя еще некоторое время тлели, участь флагмана была решена.
Все так, но дело было еще не кончено. Крен фрегата, несмотря на подпорку в лице русских кораблей, продолжал нарастать, а терять ценный и доставшийся столь дорогой ценой трофей не хотелось
К тому времени контроль над трофеями был окончательно установлен. «Санта-Изабель», исполняя роль тюремного корабля, приняла французов в свои вместительные трюмы. Призовая партия усиленно осваивала бриг. Впрочем, ничего особенного в нем не было, и людям, привыкшим к парусам, управиться с не таким уж и большим кораблем оказалось довольно просто. Ну а на борт «Миранды» поднялись, наконец, герои дня, мокрые и продрогшие, но довольные.
Из семи человек, ушедших на диверсию, вернулось пятеро. Одного накрыло взрывом, еще в одного попали французы, в последний момент сообразившие, что происходящее внизу неспроста, и принявшиеся густо (к счастью, недолго, ибо взрыв намекнул им о занятиях поважнее) пулять вслед. Александр не знал даже, как ему быть, психовать из-за погибших или радоваться тому, что большая часть группы выжила. К счастью, имелись у него сейчас занятия поважнее. Да и в абордажных схватках погибло много народу. Большинство из них, особенно тех, что из экипажей «Эвридики» и «Санта-Изабель», Александр и вспоминал-то с трудом, но все же…
Ему и самому досталось – во время абордажа получил по голове, вскользь чем-то тупым и тяжелым. Чем именно? Об этом Александр понятия не имел, в той толчее лупили всем, что попадало под руку. Главное – тупым, удар саблей мог бы и отправить его на тот свет, а так – отделался содранной на виске кожей и здоровенным синяком на плече, куда, собственно, и пришелся основной удар. Алена с уже приобретенной в результате длительной практики ловкостью перебинтовала лейтенанту голову, чтоб не кровила, да смазала плечо какой-то довольно вонючей мазью, которая сам кровоподтек не убрала, но боль ослабила. Теперь остался лишь легкий зуд, неприятный, но двигать рукой не мешающий.
Между тем жизнь продолжалась! Экипажи занимались приведением в порядок кораблей, в первую очередь брига, серьезно пострадавшего от артиллерийского огня. Русские корабли отделались куда легче. Одновременно разгружали трюмы «Психеи», фрегат надо было спешно ремонтировать. Не покладая рук трудились медики – раненых было много. Стоит признать, им повезло, что здесь и сейчас над ними трудились выходцы из монастыря и женщины. Военные медики по благоприобретенному профессиональному цинизму были помешаны на ампутациях, эти же старались в меру сил и умения сохранить пациентам не только жизнь, но и здоровье. Да и перед ними были сейчас не обезличенные солдаты, отличающиеся разве что цветом мундиров, а свои же, земляки, порой знакомые. Словом, все были при деле, и этим табором в меру сил и разумения требовалось управлять. В результате у лейтенанта попросту не было времени на собственные переживания. И это было замечательно!
Уже вечером, на острове, команды пировали у огромных, тут же и сооруженных столов. После боя мужчинам надо есть и пить, и желательно не сидеть на хлебе и воде. Тем более что на Сосновец свезли раненых – на свежем воздухе, пускай и в палатках, все же лучше, чем в тесных, полутемных кубриках. Большинство выживут и даже не останутся инвалидами, а те, кому суждено умереть, в большинстве уже отошли в мир иной. Таковых, к счастью, было немного. Так что сейчас на берегу пребывала большая часть экипажей, оставив на кораблях лишь необходимый минимум.
Пока матросы отрывались на берегу, их командиры расположились на «Миранде». Прямо на палубе – вечер был теплым, и в тесноте капитанской каюты сидеть не хотелось. А поговорить, желательно в стороне от чужих ушей, требовалось. Как капитану не стоило знать тайны трюма, так и подчиненным не надо вникать во взаимоотношения командиров. Хотя бы потому, что не все разговоры способствуют поддержанию авторитета.
Сегодня в положение обсуждаемого (и осуждаемого) угодил Диего. А все потому, что незачем было лезть на абордаж и без того обреченного фрегата. Трофеи, конечно, вещь хорошая и нужная, однако в данном случае это всего лишь деньги. А погибших моряков обратно не вернешь. Диего, впрочем, и сам не был мясником, то, что, поддавшись азарту, совершил промашку, отлично понимал, а потому смирил горячий южный норов и отповедь от всех присутствующих вытерпел стоически. Только лицо покраснело, как помидор, да кулаки сжались так, что, кажется, попади в них деревяшка – сок бы выжал, невзирая на степень высушенности.