Корсары по крови
Шрифт:
Но флаги, украшенные стремительным силуэтом летящей птицы, гордо реяли на верхушках наших грот-мачт. Хотя в тот день флаг «Вегейра», само собой, не реял, а обессиленно обвисал.
Мы с Томасом, стоя на мостике, с улыбками наблюдали сверху за матросами. Хэнсон отказался возглавить один из кораблей нашего флота и по-прежнему числился старшим офицером на «Вегейре», когда мы отправлялись в море. Но в каком-то смысле он был духовным наставником для нас всех, хотя точнее было бы назвать его идейным вдохновителем. За «корабельного капеллана» бывший христианский богослов мог и оплеуху отвесить, вздумай его кто-нибудь так непотребно обозвать.
Однако, по сути, он уже стал кем-то вроде хранителя традиций для нас всех. Вместе с Тэйкеху. Они славно спелись, старый и молодой викинги, и я подозревал, что со временем именно Томасу суждено быть преемником и принять из рук жреца символы власти в племени. Не Тарне и не мне. Мы — в первую очередь воины. Мы вожди в море, а не на берегу.
Но кому-то ведь необходимо и скальдом быть. Как же викингам обойтись без скальда! [17]17
Скальд (норвежск.) — древнескандинавский поэт-певец. Скальды жили преимущественно при дворах и дружинах конунгов и творили в период с IX по XIV в. Основными жанрами их поэзии были: драпа (боевая песня, прославлявшая подвиги конунга, его дружины и выражавшая героические идеалы), нид и отдельная виса. За хорошее произведение скальд мог получить целое состояние. Песни скальдов, исполнявшиеся самими поэтами без музыкального сопровождения, сохранялись в течение ряда столетий в устной традиции. Поэзия скальдов имеет авторство: известно около 350 имён. Наиболее известные скальды: Браги Боддасон (IX в.), Эгиль Скаллагримссон (ок. 910 — ок. 990), Кормак Эгмундарсон (X в.), Снорри Стурлусон и другие.
Вот когда старшего помощника капитана «Вегейра», вначале в штуку, а затем всерьёз, именовали нашим скальдом, Томас Гарольд Хэнсон, прямой потомок Рагнара и Ингвальда, внук неугомонного Ульвара, а значит, кровный родич вождей островного племени, также ведущих происхождение от отцов-основателей, улыбался, довольный этим званием донельзя.
Мы с Томасом находились на мостике и смотрели вниз. Но всё, что произносилось на палубе, довольно далеко от нас, тем не менее было нам отлично слышно. Полный штиль…
— Разобьёмся на пары. Сегодня в схватках сойдутся бойцы абордажной команды против канониров. Первая пара — Ларс и Олаф. Потом, за ними, Бен… и кто ещё? — вопрошал крепыш Сэм Андерсон, храбрейший воин-абордажник. Хотя назвать лишь его храбрым из храбрых означало погрешить против истины: все наши были храбрецами. Другим среди викингов делать нечего.
— Адамс, ты с нами или дрейфишь?
— В крови Адамса нет воды, я участвую!
— Вместо меня хочет биться Боуэн, — заявил вдруг Ларс. — Хоть отдохнёт от своих котлов!
В матросской забаве командир абордажников сейчас не стремился принимать участия, но и не хотел препятствовать своим людям, за которых всегда стоял горой.
Мэтью держался в сторонке, без настроения, и, прислонившись к стенке каютной надстройки, смотрел на происходившее хмуро, без улыбки.
Зрители расположились поудобней, кое-кто даже залез на ванты, заранее предвкушая нечто интересное. Все знали, что канонир Олаф и корабельный кок Боуэн недолюбливали друг друга из-за глупой шутки, ставшей причиной их размолвки. Даже у викингов есть свои маленькие человеческие слабости.
Андерсон подал знак к началу поединка.
Боуэн вышел в центр круга, образованного матросами, и вслух усомнился в боевых качествах ожидавшего схватки противника. Это было явным преувеличением, и все парни знали, однако насмешливая реплика вызвала смех почти всех, собравшихся на палубе. Красная, грубая физиономия кока, будто из дерева вырубленная, и маленькие глазки, утонувшие в напухших надбровьях, не предвещали ничего хорошего. Потирая живот рукой, он тоже хохотнул, оскалил жёлтые прокуренные зубы, опять нелицеприятно выразился, и окружающие вновь ответили на реплику дружным хохотом.
Олаф, которого насмешка не на шутку разъярила, вздохнул поглубже. Дрожащими от гнева пальцами матёрый корсар развязал шейный платок, отбросил его, стянул и рубаху, обнажив загорелое мускулистое тело, во многих местах помеченное шрамами.
Он отбросил с лица волосы, нависавшие на глаза, и оглянулся. Обоих поединщиков окружали десятка два матросов, разодетых пёстро и рвано. Почти все были молодыми париями, но морская жизнь быстро ставит свои отметины, и физиономии у них были самые живописные.
Боуэн, здоровяк с заплывшими глазками, на удивление неплохой повар, но и вояка бывалый, также участвующий в абордажах, шагнул к Олафу и окинул противника насмешливым взглядом с головы до ног, будучи совершенно уверенным в своём превосходстве. Олаф в ответ недобро глянул на своего недруга, а тот, резко опустив правую руку, неожиданно и сильно ударил канонира в живот. Злость нахлынула на Олафа, будто прорвавшая плотину вода. У него даже перехватило дыхание. Не слыша шумной радости окружающих, он повернулся к обидчику спиной, чтобы удержаться от нестерпимого желания ударить его клинком.
Выражение его лица красноречиво говорило: проткнуть бы насквозь толстое противное брюхо этого кока!..
Боуэн тем временем выбрал себе оружие — тяжёлую шпагу с решётчатым эфесом, которым можно было захватить кончик шпаги противника и отломить его. Он вышел на середину круга. Олаф всё ещё не поворачивался к противнику лицом. Тогда кок шлёпнул его шпагой.
Веселье зрителей продолжалось.
А кок, уверенный в своём превосходстве, приглашающе повёл свободной рукой, предлагая посмотреть, как он, не единожды побывавший за свою жизнь в подобных ситуациях, разделает сейчас этого парня, как тушку свиньи.
Олаф ещё раз вздохнул, поглубже. Краска гнева медленно сходила со щёк канонира. Мы с Томом видели, как он побледнел прямо на наших глазах.
— Хорошо, краснорожая скотина, сейчас ты у меня перестанешь посмеиваться, черт бы тебя побрал совсем! — воскликнул швед.
Канонир медленно, плавно переложил клинок из левой руки в правую и сам сделал первый выпад. Кок прижал было его шпагу сверху, сделав короткий резкий выпад. Но чуть заметным движением эфеса Олаф отклонил удар, клинок противника только скользнул по его рубашке, зато конец его собственной шпаги коснулся щеки Боуэна.