Коршун и горлица (Орел и голубка)
Шрифт:
— Сарита!
Ответа не последовало. Он на цыпочках поднялся наверх. На диване лежало смятое покрывало и подушки.
— Сарита! — он снова и снова повторял ее имя.
Но ответа не было, и Абул пошел дальше, в глубь галереи и тут же увидел ее. Она стояла в своем оранжевом платье на балконе, наблюдая как медленно поднималось солнце.
— Что ты здесь делаешь? — он тихо встал позади нее.
Она повернулась к нему, и он почувствовал нечто подобное угрызению совести. Она была необычайно бледна, а глаза ее на бледном лице казались
— Сними его, — попросила она. — Я не могу его носить. Ты должен снять его.
— Он нужен для того, чтобы защитить тебя, — ответил он, стараясь ожесточить свое сердце, для чего вспомнил насмешки, которыми она осыпала его перед побегом. — Если тебе снова удастся отсюда бежать, то тот, кто найдет тебя, вернет мне.
Так что больше ты никогда не будешь добычей торговца рабами, а будешь принадлежать мне столько времени, сколько я захочу. — Теперь он ранил ее так же, как и она его, и на какое-то мгновение он почувствовал нечто вроде удовольствия.
— Я не принадлежу тебе. Я никому не принадлежу, — но голос ее был тусклым и неубедительным.
Ее пронзила дрожь.
— Сними его, я не могу этого вынести.
— А чего ж ты ждала? — он положил руку ей на плечо. — Чего ж ты ждала, Сарита? Ты ведь достаточно ясно дала мне понять, что думаешь обо мне и моем народе, о наших традициях и верованиях, наших законах и ритуалах. Ты ведь и не могла ждать от меня ничего, кроме такого вот варварства. Ведь это так, не правда ли? Ты употребляла это слово необычайно часто.
Какое-то время она была не в силах отвечать ему, и стояла, прижав руку к горлу, видя боль и гнев в его глазах, слыша их в его голосе. К ней вдруг пришло осознание того, что она потеряла любящего, тонко чувствующего человека, которого уже успела полюбить.
— Если я могу с такой дикостью обращаться с моей женой и сыном, то почему с тобой должен обращаться иначе? Всякий, попавший в мой мир, неминуемо должен столкнуться и с его варварством. Если я всегда беру то, что хочу, то почему относительно тебя у меня должны возникнуть какие-то угрызения совести?
В его словах Сарита с горечью узнала свои, осознав, что у нее есть возможность сейчас исправить содеянное. Возможно, он не поверит ей, не перестанет видеть ее в том свете, в котором видел сейчас, но по крайней мере она сможет восстановить утраченную гармонию внутри себя.
— Я не имела в виду ничего из того, что сказала тогда. С тех пор я все время мучаюсь сознанием той боли, что причинила тебе. Я наговорила тебе все эти ужасные вещи просто потому, что у меня не было выбора.
Он нахмурился:
— Но почему?
Сарита снова в отчаянии покачала головой.
— Как, ну как могла бы я бежать, если бы ты делил со мной в ту ночь ложе? Мне было необходимо отвратить тебя от себя, и это было единственным способом, которым я могла это сделать. Я знала, что ты воспринимаешь беды с Айкой и Бобдилом необычайно близко к сердцу, и, затронув эту тему, могла достичь своей цели, — она пожала плечами. — Ну, а остальное я добавила просто в запале. После того, — что я уже сказала, ничего не менялось.
Абул прикрыл глаза и глубоко вздохнул — его переполняла огромная радость. Почему он не видел всего этого? Как мог быть таким слепым, так неверно судить о ней?! Почему не верил своим первоначальным впечатлениям? Он нисколько не сомневался в правдивости ее объяснения — оно отлично совпадало со всем тем, что он уже знал о ней, подходило ее мятежной натуре. Она, наделенная таким умом, несомненно сумела бы найти верное средство, чтобы отринуть то, что он по своей слепоте навязал ей.
Он взялся за ее ошейник, отстегнул его и он полетел в ущелье.
Сарита следила за его падением, а руки ее стискивали шею, а в глазах стояли слезы.
— Я и не собирался заставлять тебя носить его больше, чем несколько часов, — тихо сказал Абул, гладя ее по спине, — но я был очень зол на тебя, и хотел ранить так же, как сделала это ты. — Она и на этот раз промолчала, но спина ее расслабилась, будто бы непреклонность отчаяния, наконец, ее оставила.
— Почему ты не хочешь остаться со мной, Сарита? — спросил Абул, осознав, что в первый раз задает такой вопрос — ведь ответ на него мог причинить ему только боль. В первый раз Абул постарался понять Сариту из племени Рафаэля, увидеть вещи ее глазами, вместо того чтобы внушать себе, что рано или поздно она поймет ошибочность своей точки зрения и примет его единственно верный взгляд на мир и взаимоотношения людей.
Он ждал ее ответа.
Она медленно повернулась к нему. Лицо ее снова было лицом живого человека, в глазах зажегся страстный огонь.
— Неужели ты не понимаешь? Я вовсе не хочу покидать тебя, но я должна знать, что имею такую возможность.
С его глаз сошла пелена. Так значит, все это время, веря в то, что удерживает ее, он, по сути дела, принуждал ее отринуть те чувства, которые у нее возникали по отношению к нему, в результате чего в ней только крепла решимость оставить его.
Она придет к нему только в том случае, если он даст ей свободу. О, каким же слепцом он был и как же заслуженно пострадал за это. Сарита не принадлежала его народу, и именно своей непохожестью на женщин его народа она и привлекла его вначале.
А он обращался с ней так, будто она была женщиной того типа, который он хорошо знал, приписывая ей верования и мысли, которых у нее никогда не было. Он использовал с ней ту тактику, которая, безусловно, сработала бы с женщиной его народа, но с ней могла иметь только обратный эффект.
Он почти потерял ее из-за своей слепоты, он, который так гордился своей мудростью, дальновидностью и пониманием разницы во взглядах у различных народов. Он вел себя подобно зеленому юнцу, прислушивающемуся только к зову собственного тела.