Кортес

Ишков Михаил Никитич

– Крепись, милый, - тихо отозвалась Марина.
– Ты всегда выбирал трудные решения. Ты же сам сказал, оставаться здесь значит обречь себя на гибель. Но если мы вырвемся!.. Мы обязательно вырвемся, и в твоих руках вновь появится сила...

Последнее слово она прошептала - видно, боялась вымолвить его вслух.

– Теперь спи, - добавила она.
– Тебе надо хорошо отдохнуть.

Глава 13

Вечером, после окончания назначенного часа, Берналь Диас предупредил писца.

– Хосе, завтра можешь не приходить. Рассказ о "ночи печали" я попытаюсь изложить сам. Как получится... Потом мы с тобой перепишем все набело. Вслух вспоминать о той страшной бойне не могу. Прости, сынок. Я сначала сам с собой все перелопачу.

Когда молодой человек ушел, старик до самых сумерек бродил по дому. Был самый разгар влажного сезона. Над городом сутками висели низкие, набухшие дождями облака, в доме было сыро, зябко. Дали занавесила туманная пелена, накрыла вершины вулканов. Солнце перед заходом блеснуло на мгновение и вновь погрузилось в густую сизую пелену. Над землей сгустилась изморось - точь-в-точь как тогда в Теночтитлане... С утра, когда они решились на прорыв, было ясно, день выдался солнечный, прохладный все-таки Мехико лежал высоко в горах. Глядя на ясное небо, каждый из них почувствовал прилив сил. Яростно бросились они на врага, прорвались до самой западной дамбы, заваливая по ходу наступления городские каналы. Мосты над ними ацтеки разрушили загодя - видно, догадались, в какую сторону решили двигаться чужеземцы. Залпами орудий сметали баррикады. Последняя из оставшихся штурмовых башен, толкаемая тласкальцами, с трудом продвигалась по узкой сухопутной части улицы - аркебузиры и арбалетчики уничтожали стрелков, засевших на азотеях. К полудню добрались до городских ворот. Сразу за каменной аркой, встроенной в две невысокие башни, в дамбе открылся широкий, не менее, чем в двадцать шагов, разрыв. Там плескала мелкая озерная волна. Повсюду слева и справа теснились индейские каноэ. Стрелки, находившиеся в них, принялись осыпать передовой отряд конницы градом увесистых камней. Скоро положение испанцев, сгрудившихся вдоль западной дороги, стало невыносимым, только с помощью конных атак им удавалось сдерживать напор индейцев, пытавшихся перерезать колонну.

Наконец Кортес отдал приказ отступать. Добравшись до двоца Ашайякатла, после короткого отдыха в одном из помещений собрался военный совет. На нем было решено прорываться на сушу в ночное время - иного выхода у них не было.

До самого вечера плотники строили разборный мост, для его переноски и охраны было выделено четыреста тласкальских воинов и сто пятьдесят испанцев. Мне было приказано доставить к командующему одного из пленных жрецов. Кортес не пожалел для него времени, старался убедить, что лучшего способа закончить эту бойню, как разойтись с миром, он не знает. В обмен на все золото, которое было собрано во дворце Ашайякатла, дон Эрнандо настаивал на свободном выходе из города. Он давал обязательство, что в последующем испанцы погрузятся на корабли и покинут Мехико.

Тем временем была составлена диспозиция. Она выглядела следующим образом: впереди шел отряд под командованием Гонсало Сандоваля, Луго, Ордаса и Андреса Тапиа, следом обоз с сокровищами, женщины и пленные, который должны были прикрывать всадники под началом самого Кортеса, а также Авилы и Кристобаля Олида, арьергард был поручен Хуану Веласкесу де Леону и Альварадо. Им были переданы солдаты Нарваэса и около тысячи тласкальцев. Его, Берналя Диаса с тридцатью испанцами и тремя сотнями союзников из Тласкалы приставили охранять донну Марину и донну Луизу. Перетаскивать орудия были наряжены двести пятьдесят тласкальцев и полсотни человек прислуги.

Как только Кортесу доложили, что мост готов, он приказал собрать все золото и другие драгоценности в большой царский зал, где присяжные от казны Алонсо Авила и Гонсало Мехия отделили королевскую долю, о чем был составлен акт, который скрепил своей печатью государственный серкретарий Петр Эрнандес. Для переноски сокровищ было выделено восемь раненых лошадей и восемьдесят тласкальцев.

Пятину, состоящую из золотых брусков и листов нагрузили в кожаные сумы, и все равно золота в зале оставалось ещё столько, что там пройти было невозможно.

Кортес приказал собрать всех, свободных от нарядов солдат. Дон Эрнандо распорядился.

– Пусть каждый возьмет, сколько хочет, - потом, после короткой паузы добавил, - только смотрите, не переусердствуйте. Помните: темной ночью ехать налегке - вернее доехать...
– больше он ничего не смог выговорить, только рукой махнул и вышел из зала.

Помнится, у Берналя сердце дрогнуло, когда он увидел, как обезумевшие люди стали рассовывать золото по карманам, навешивать на себя золотые цепи, десятками напяливать браслеты. На руки, на ноги... Разумный совет никогда человеку не впрок. Он едва успел схватить за руку молодого Талью, когда тот выбрался из общей кучи.

– Постой, парень. Не спеши. Куда столько набрал, - попытался урезонить он своего боевого товарища.

Тот, сверкнув глазами, вырвал руку и коротко отрезал.

– Поди ты со своими советами! Когда ещё такая возможность представиться. На всю жизнь наберу, - он провел ребром ладони по горлу.

...Эта картина так ясно предстала перед глазами старого Берналя, что сердце сжалось.

Других он уже не пытался удерживать. Свою долю Диас уже давным-давно приметил и отложил - никому в голову не пришло покуситься на эти вещи. Он на всю жизнь запомнил два массивных серебряных нагрудника - каждый фунтов на десять, какие-то, замысловатой работы серьги, ещё висюльки. Талья не удержался от смеха.

– Совсем ты, Берналь, из ума выжил! Зачем брать серебро, когда золота здесь, как в сокровищнице Великого Турки!

Диас пожал плечами, достал кинжал и, пристроившись в уголке, принялся выковыривать из отобранных вещей драгоценные камни. Наковырял достаточно четыре изумруда были с кулачок младенца, прекрасно отшлифованные, чистейшей воды. К этому добавил ещё какую-то мелочь. Когда осмотрел кучку, нашел, что поскромничал и не в силах совладать с собой прихватил ещё пару удивительной красоты цепей. Одну, со звеньями в виде ряда шествующих ягуаров, до сих пор запомнил. Где она теперь, эта цепь? Там же, где и Талья. Покоится где-то на дне озера Тескоко. Уже и косточки его, должно быть, сгнили.

К полуночи наконец удалось восстановить порядок и патер Ольмедо совершил молебствие. Дело их ожидало трудное, а, по мнению Берналя, вовсе безнадежное. Удивительно, но именно эта мысль о непреодолимых трудностях и придавала ему силу.

Старик отложил перо, прислушался к шуму дождя за окном. Поливало часто, глухо, уныло - в ту ночь тоже без конца шел дождь, правда, послабее, чем нынче.

К чему лукавить - в ту пору ему было трудно поверить в саму возможность гибели. То есть, он вполне осознавал, что такое возможно, но сердце чуяло - твой час, Берналь, ещё не пробил! Эта уверенность действовала возбуждающе. Не он один был такой, также бодро и молчаливо вели себя те, кто совершил первый марш на Теночтитлан. Они, в отличие от солдат, приплывших вместе с Нарваэсом, почти не разговаривали, место в строю заняли по первому приказанию. В арьергарде же похохатывали, вели себя вольно, вслух делились планами, как лучше распорядиться прикарманенным золотишком. Его обилие ещё долго веселило людей. Так, с шуточками, и вышли из крепости. В городских кварталах заранее пошарила разведка тласкальцев, сняла часовых, и голова колонны без труда, не поднимая шума, достигла городских ворот. Стало ясно, что этой ночью ацтеки никак не ожидали прорыва.

У ворот, возле первой бреши, произошла заминка. Кортес шепотом приказал офицеру, ответственному за установку моста, ускорить работу. В этот момент раздался испуганный вопль, затем закричали, засвистели воины, охранявшие противоположную сторону пролома.

Ночь ожила мгновенно - изобильно и ярко вспыхнули костры на вершинах городских пирамид, жрецы затрубили в раковины и вдобавок, словно лишая прорывавшихся испанцев последней надежды, громко заухал священный бубен на большом теокали. В тот миг Берналь успел изумиться - когда же они, черти, успели починить его. Видно, правду рассказывала донна Марина, что это уханье способно разбудить самого Уицилопочтли.